Я стучу в дверь и, как только вхожу внутрь, впадаю в ступор. Все мысли о том, что этот опасный мужчина способен избавиться от меня буквально в любую секунду, роятся в голове, не давая покоя и от нервного перенапряжения противно потеют ладошки.
- Что ты хотела? – подгоняет меня сдержанно Рустам.
Он поднял на меня глаза бегло лишь раз, когда я только вошла, и теперь, глядя в монитор, ясно давал понять, что ему происходящее неинтересно.
- Почему вдруг ты не отправил меня на аборт? – выпаливаю я неожиданно, для самой себя в том числе.
- Тебе захотелось внезапно избавиться от ребенка? – хмыкает ехидно Шахов.
- Нет. Это логичный вопрос, учитывая, что Софию ты отправил на него. Ты ведь совсем недавно говорил, что тебе совсем не нужны наследники и не забеременеть было важным условием, - вспоминаю.
Рустам устало откидывается на спинку кресла, смотрит на меня исподлобья.
- К чему ты клонишь?
Я замолкаю. Потому что… действительно, чего я хочу добиться этим ответом? Вдруг, не дай Боже, Шахов внезапно решит передумать и действительно пошлет на аборт? Но я в последние дни живу в таком напряжении, что у меня паранойя разовьется скоро, не иначе. Все вокруг кажется подозрительным. Я думала о сложившейся ситуации с разных сторон, но происходящее в голове не укладывалось.
- София была беременна не от меня. Этого достаточно? – вырывает меня из мыслей голос Шахова.
Моргнув, я перевожу на него взгляд. Раз София забеременела не от него, значит… может он поэтому так обозлился на женщин? Может у меня еще есть шанс?
- Рустам…
- Можешь даже не заводить этот разговор, - холодно отрезает он, переводя взгляд снова на экран компьютера.
- Пожалуйста! Это ведь мой ребенок! Нельзя у матери вот так просто забирать его… Я все сделаю, все, что скажешь! Обещаю! Только позволь мне быть рядом с ним! – умоляю в отчаянье, делая несколько шагов навстречу.
- Будешь послушной – получишь хорошие отступные. Свободна.
Он даже не смотрит на меня, ему все равно, что я тут рыдать готова и в ногах у него валяться просто чтобы он не отбирал у меня возможность растить моего же малыша. Ему плевать – и от этого осознания еще больнее.
- Рустам!
- Этот разговор закрыт. Я уже все сказал и решение свое не изменю. Ты мне больше неинтересна, так что сразу после рождения ребенка ты исчезнешь из моей жизни. Хочешь забеременеть снова – оплачу тебе ЭКО.
Я смотрю на Рустама во все глаза, не веря, что тот сказал это. Смаргиваю подступающие слезы и тихо спрашиваю:
- За что ты со мной так?
Шахов возводит глаза к потолку, показывая, как ему все это осточертело, и нажимает на селектор.
- Марк, выведи ее. И скажи Тимуру, пусть отселит ее в квартиру, чтобы мы больше не пересекались.
Онемев, я слежу за тем, как Рустам с хладнокровным спокойствием продолжает заниматься своими делами и внутри что-то медленно умирает. Я пришла в его кабинет не только чтобы выяснить, изменил ли он решение относительно ребенка, но и чтобы рассказать о встрече с Эрнестом. Вот только внутрь заходит охранник, осторожно берет меня за локоть и мягко, но строго говорит:
- Я провожу вас в вашу комнату, Алиса Дмитриевна. Идемте.
И я… молчу. Пока что решаю молчать, по крайней мере. Прожигаю взглядом Шахова, поджимая губы, стараюсь дышать равномерно и спокойно, мне ведь нельзя волноваться. Рустам ясно дал понять, что своего решения не изменит и хоть на это остается совсем призрачная надежда, лишать себя единственного козыря в руках я не собираюсь.
- Ты пожалеешь, - тихо говорю я.
Рустам вскидывает голову, выгибает бровь, с иронией глядя на меня. Его моя угроза только смешит. И действительно, кто я и кто он. Против него я ничто, может сотворить со мной что угодно и ничего ему за это не будет. Да он уже творит: перемалывает через жернова, вытрясет все, что можно, а потом выкинет.
Шахов переводит взгляд на охранника и кивком головы указывает на выход, приказывая вывести меня из кабинета. А еще через полчаса приходят две девушки-горничные, которые хоть и стучат вежливо, но без спроса начинают складывать вещи в принесенные с собой коробки.
И вот тогда я понимаю, что шанса, что Шахов передумает, никогда не было.
Глава 26
Месяцы беременности пролетают один за другим так неожиданно быстро… Кажется, я вот только сдала тест ДНК, а малыш уже толкается и живот вырос. Но чем ближе дата родов, тем неспокойнее на душе. Потому что за все то время, что я провела в отдельной квартире, Шахов не пришел ко мне ни разу. Со мной постоянно была женщина-сиделка и парни из охраны, но на этом все. Ни Рустам, ни Тимур даже не показывались. Более того, я связаться с ними даже не могла.
В клинику на осмотры меня сопровождали буквально под конвоем, иначе это не назовешь, и никуда, кроме как в больницу, я не выбиралась. Прогулки на свежем воздухе? Ха… разве что прогулки по комнатам при открытых окнах. Шахов настолько мне не доверял, что я не то что на улицу не выходила, я бабушке звонила под надзором, чтобы не сказать, не дай Бог, что-то лишнего.
И мне страшно и больно одновременно. Надежда только на то, что, увидев меня с ребенком на руках, Рустам все-таки сжалится и позволит мне остаться рядом, даст один-единственный шанс. Не нужно мне ни его денег, ни в постель к нему я не собираюсь лезть. Только ребенок – все, что я хочу. Только бы быть рядом с малышом, только бы видеть, как он растет…
Все вдруг стало таким неважным, по сравнению с крохой в моем животе. Это ощущение какой-то большой тайны, сокровенной и очень-очень важной, когда ты шагаешь среди людей, а он внезапно пинается в твоем животе. А ты останавливаешься, как вкопанная, кладешь ладонь осторожно на него и, закрыв глаза, прислушиваешься к ощущениям, невольно улыбаясь. Эта огромная, безграничная, всепоглощающая любовь к маленькому человечку, которого еще даже нет на свете… ее не описать словами.
И огромная боль, что твою любовь растопчут, что отнимут единственный смысл жизни, потому что, если быть честным, уже не нужны никакие деньги и дипломы, если моего сына не будет рядом. УЗИ показало, что будет мальчик. Бабушке, я, конечно же, не сказала…
Роды были мучительными, мне казалось, что абсолютно все силы буквально высосали из меня, настолько, что я не могу и пальцем пошевелить. Ровно до момента, пока не послышался крик ребенка.
На губах сама собой появляется улыбка, но одновременно с ней слезы катятся по щекам. И вместе с чувством любви, которое затапливает с головой, и нечеловеческого счастья, чувствуется прилив сил.
- Пожалуйста… дайте мне его, - умоляю, протягивая руки.
Мне кажется, что мое сердце разорвется сейчас, так много всего его переполняет. Еще ни к кому и никогда я не испытывала настолько больших чувств, как к моему сыночку, к этой крохе на своих руках. Я плачу, целую его, такого маленького, осторожно прижимая к себе, и ничего больше не важно, ничего нет дороже моего малыша.
Это был первый и последний раз, когда я видела своего сына. Больше мне не приносили его в палату, даже на кормление. Сидеть на постели в окружении таких же, как я, девушек, которые кормят грудью и разговаривают со своими детьми – это как тебе всаживают под сердце нож, а потом раз за разом проворачивают его под ребрами. И тебе приходится сцеплять зубы, отворачиваться, делать вид, что ты не слышишь, лишь бы не завыть. Потому что невыносимо.
На мои вопросы никто не отвечает из персонала и, едва я становлюсь способной хоть немного передвигаться, немедленно направляюсь, придерживаясь за стены, к посту, за которым сидит медсестра.
- Где мой сын? Мне не приносят его уже второй день. Что с ним? – пытаюсь, чтобы мой голос звучал твердо и с вызовом, но в конце он все равно срывается.
Девушка поднимает на меня голову, окидывает взглядом, и качает головой:
