нас уже не работает. Во-вторых, если на то пошло, я смотрел не столько на неё, сколько на её мальчика. Он мне кого-то напоминает, но я никак не могу вспомнить, кого именно. В-третьих, Вера, что-то я не понял, к чему этот твой монолог? Я тебя тут не держу. Где двери – ты знаешь. Могу даже на вокзал тебя отвезти, когда соберёшься.
- Ты! Ты… – она захлёбывается возмущением. – Да как ты вообще можешь?
А я вдруг чётко осознаю, что не просто могу. Я это хочу и сделаю.
Не говоря больше ни слова, прохожу в комнату, собираю вещи первой необходимости в небольшую сумку.
- Что это значит? Куда ты собрался? – шипит Вера, когда я выхожу в прихожую одеваться.
- Я ухожу. Насовсем. Квартира оплачена до конца января. Ключи я пока оставлю у себя – заеду за вещами, когда будет время.
- Паша, нет! Паша, пожалуйста, не уходи! Прости, я переборщила… Но ты должен меня понять!
Я знаю весь набор фраз, который она сейчас мне вывалит. Но слушать не собираюсь. Отодвигаю Веру от двери и выхожу. Давно следовало это сделать.
Я слишком изменился за последние полгода. То ли столица так повлияла, то ли свалившаяся ответственность, то ли встреча с прошлым. То ли просто раны постепенно рубцуются, и сквозь выжженную войной пустыню в душе откуда-то изнутри пробиваются зелёные росточки. Они щекочут нервы и возрождают меня к полноценной жизни, в которой я не хочу видеть рядом с собой нелюбимую женщину.
Ночевать еду в отделение. Если посчитать, за последние месяцы суммарно я чаще ночевал на жёстком диване в своём кабинете, чем дома в мягкой и тёплой постели.
- Павел Владимирович, можно к вам? – утром в кабинет вплывает Галя Звягинцева, тётка из профкома. Опять билеты куда-то будет предлагать?
- Входите, Галина. Чем порадуете?
- Тут такое дело. Не знаю, как сказать, – мнётся.
В руках замечаю какой-то новогодний детский пакетик, которыми сейчас изобилуют супермаркеты.
- Мы всегда заказываем новогодние подарки детям сотрудников заранее. Вы понимаете, пока закажем, пока закупим, пока деньги дойдут, пока привезут. Ну и на Пожарскую тоже заказали, а она теперь вроде как уволилась.
- Уволилась, – подтверждаю.
- И что мне делать с этим подарком? Как ей его передать?
- Честно говоря, не знаю, что вам ответить.
- Я звонила по номеру телефона, но он отключён. И Людмила не знает, как её найти. Говорит, она ребёнка повезла за границу на операцию.
- А я чем вам могу помочь?
Болтливая дамочка начинает меня напрягать. А я утром без чашки кофе – мерзкий собеседник.
- Понимаете… Тут такое дело. У нас при заказе требуют копии свидетельств о рождении детей. Ну я и посмотрела. А там написано, что вы – вроде как отец её мальчика, – тараторит скороговоркой.
- Я?
Меня от удивления аж подбрасывает на кресле.
- Не вы? Я неправильно поняла, наверное. Извините тогда… Там написано: Доценко Павел Владимирович. Наверное, просто полный тёзка.
Она поднимается и пятится к двери. Я её не останавливаю, пытаясь переварить свалившуюся на меня информацию.
Мой шок описать словами невозможно. Конечно, есть какая-то доля вероятности, что это совпадение. Пытаюсь посчитать, в каком году мы развелись, и соотнести с возрастом мальчика, но от волнения ничего не могу вспомнить.
Чёрт! То, что происходило до войны, свалилось в голове в какую-то бессвязную кучу обрывочных воспоминаний. Всё это было когда-то бесконечно давно. В какой-то другой жизни, от которой у меня почти ничего не осталось…
Надо было, конечно, попросить Галину показать свидетельство о рождении. Хотя что бы это мне дало? Мальчик не может быть моим сыном, потому что… Как минимум, Лиза сказала бы мне о беременности. Да и развелись мы с ней, кажется, раньше. Наш общий ребёнок должен быть старше её мальчугана. Но главное – я точно помню, что мы долгое время до развода не жили вместе. Если бы Лиза была беременна, то не стала бы хитрить и скрывать. Она – не Вера, интриганка из неё не получится.
Не сходится. Чушь какая-то…
Единственный человек, который может мне объяснить, как я оказался в свидетельстве о рождении Лизиного ребёнка, – это сама Лиза. Но как мне её найти?
- Мила, Пожарская на связь выходила? – ловлю старшую медсестру в коридоре.
- Нет. А что это вы ею всё интересуетесь? В душу запала? – хитро подмигивает.
- Не оставляю надежды, что она вернётся к нам в отделение. Вы же видите, что на её место до сих пор никого не нашли.
- Ищите. Но я думаю, что она ещё с ребёнком в больнице. Там какая-то сложная операция, вряд ли он быстро оправится.
- Что за больница, знаете?
- Нет, она не говорила. Лиза вообще о себе почти ничего не рассказывала. Знаю только, что её семья погибла во время оккупации, а вместо сгоревшего дома ей построили новый по государственной программе. Она долго пыталась найти покупателя, ей нужны были деньги на лечение Вани. И как раз недавно она смогла и дом, и хозяйство продать.
- А сколько её сыну лет?
- Шесть, кажется, как моему Костику. Он в первом классе.
Киваю, будто мне это о чём-то говорит.
Заставляю себя вспомнить дату развода. Семь с половиной лет назад, летом, когда я собирался за границу. Сколько мы с Лизой до этого не жили? Не помню. Месяц, два? Шесть лет… Вряд ли.
Сколько бы ни думал о ребёнке, раз за разом прихожу к выводу, что моим он не может быть никак. Но на душе неспокойно.
Перед самым Новым годом выбираюсь туда, где когда-то жили Лизины родители. Меня тут не слишком жаловали. Её отец смотрел волком из-за того, что мы жили вместе без брака, а потом – что расписались и не сыграли свадьбу. А потом, наверное, злился на меня за развод, но этого я, к счастью, уже не застал.
Всё здесь кардинально изменилось. Война прокатилась жестоким катком по селу. Большая часть домов – одинаковые, отстроенные совсем недавно. Страшно представить, как выглядела знакомая улица после ухода оккупантов…
Дом не узнаю. Звоню почти наугад, не будучи уверен, что не перепутал адрес. Калитку открывает мужчина среднего возраста, но совершенно седой.
- Слушаю вас, молодой человек.
- Я ищу Елизавету Пожарскую.
- Не по адресу, тут такой нет,
