через пару дней все будет в порядке. Просто прикладывай лед и приподнимай ее.
― Ты врач? ― сварливо спросила она.
Я усмехаюсь над ее тоном.
― Нет, но у меня было достаточно таких травм, чтобы знать. А теперь пойдем. ― Говорю я, наклоняясь, чтобы обнять ее.
― Что ты… Макли, нет!
― Слишком поздно. ― Я говорю ей, как только она оказывается в моих объятиях и мы спускаемся по лестнице.
― Опусти меня на землю.
― Нет.
― Макли. ― Она предупреждает.
― Сильвер. ― Я отвечаю, мой тон дразнящий.
Она пытается извиваться в моих руках, чтобы освободиться. Я сильнее прижимаю ее к себе, прижимая к груди, и она замирает.
Ее подбородок трется о мои грудные мышцы, и она смотрит на меня сверху. Я с легкостью несу ее через поле к парковке.
На секунду она замолкает, и я думаю, что она смирилась со своим положением.
― Я могу идти. ― Говорит она мне, решив выбрать другую тактику.
― Нет, не можешь.
― Я могу.
― Не упрямься.
― Тебе нравится мое упрямство. ― Удивленный ее смелостью, я смотрю на нее сверху вниз, и мы обмениваемся маленькой, скрытой улыбкой. ― Если серьезно, то я могу ходить.
― Ты хочешь иметь возможность играть в пятницу? ― прямо спрашиваю я.
Следующий футбольный матч у АКК через пару дней, и если она не позаботится о своей лодыжке, то останется на скамейке запасных.
Для нее, как для яростного конкурента, это, скорее всего, самый страшный кошмар. И это без учета того, что мы уже несколько недель усиленно тренируемся вместе и у нее есть шанс продемонстрировать свой прогресс.
Это заставляет ее замолчать.
― Ладно. ― Говорит она раздраженно. ― Но мне это не нравится.
― Принято к сведению. ― Говорю я уныло.
Она поднимает на меня глаза, ее взгляд прослеживает линии моего адамова яблока, пробегает по плавным углам моей челюсти и останавливается на моих глазах.
― Ты действительно не сдаешься, не так ли?
― Мой отец всегда говорил мне, что нужно добиваться того, чего я хочу, независимо от того, насколько сложной будет задача. Не думаю, что он представлял себе такой вызов, ― говорю я с глубоким смехом, думая о том, что сказал бы мой отец. ― Но ты бы ему понравилась.
― Правда? ― спрашивает она, и я, даже не глядя на нее, слышу довольные нотки в ее голосе и представляю себе, как прищуриваются ее глаза.
― Да. Он сказал бы, что меня нужно поставить на место, ― отвечаю я, снова усмехаясь.
Мой отец был моим самым большим сторонником, всегда. Но это не значит, что он не высмеивал меня по каждому пустяку, начиная со стрижки Джастина Бибера, заканчивая зависимостью от Instagram и, в конце концов, несоразмерным размером моего эго.
― Сегодня они бы гордились этим местом. ― Говорит она.
Я бросаю на нее взгляд, когда мы приближаемся к парковке.
― Ты думаешь?
― Я имею в виду, посмотри на себя. Самоотверженно несешь своего раненого друга в безопасное место.
― Это ты так думаешь, ― говорю я ей. ― Но я заинтересован в том, чтобы ты думала обо мне хорошо.
― Чтобы я переспала с тобой?
― Так ты меня трахнула, да. Никакого сна не будет. ― Говорю я, похоть сгущает мой голос: ― В первый раз, когда мы будем трахаться, ты можешь вырубиться, в остальное время тебя будут трахать без перерыва до тех пор, пока я не сочту это достаточным наказанием за то, что заставила меня ждать так долго. И даже тогда я мог бы продолжать и посмотреть, смогу ли я разбудить тебя своим членом.
По ее коже пробегает дрожь, и я мурлычу от этого зрелища.
― Я знаю, любимая. Тебе так этого хочется. ― Говорю я и опускаюсь губами к ее макушке. Глубоко целую ее, вдыхая пьянящий аромат ее фруктового шампуня, а затем поднимаю губы.
Если бы мне сказали, что первый раз, когда я поцелую Тайер, это будет на ее макушке, я бы рассмеялся вам в лицо.
Но в данный момент я принимаю все, что могу получить.
Она смотрит на меня сквозь ресницы, ее взгляд мягкий, открытый и чертовски манящий.
― Не смотри на меня так. ― Я рычу на нее.
― Почему?
― Девушки, которые просят меня трахнуть их глазами, получают то, что хотят, и их трахают на капоте моей машины на школьной парковке.
В ее глазах вспыхивают искры, а тон становится жестким, когда она говорит.
― Такое часто случается, не так ли?
― На удивление, чаще, чем ты думаешь. ― Отвечаю я, одаривая ее лукавой улыбкой.
― Да пошел ты.
Она мечется в моих руках и снова пытается вырваться из моих объятий, на этот раз с большей агрессией, чем раньше.
― Опусти меня, Макли.
Я знаю, что она пытается вывести меня из себя, называя меня так, и это срабатывает. У меня яростно дергается челюсть, когда я сопротивляюсь желанию встряхнуть ее.
― Почему это тебя беспокоит? ― Я ворчу на нее, мой голос становится низким.
― Не беспокоит. ― Она огрызается, все еще пытаясь вырваться из моей хватки.
Я опускаю ее в вертикальное положение, стараясь не надавить на лодыжку, и прижимаю ее спиной к своей машине. Мои руки протягиваются по обе стороны от нее, чтобы прижать ее к двери.
― Так и есть. Ты так злишься, что твои мышцы вибрируют от гнева. Посмотри на себя.
Она этого не делает, отворачивая голову.
Моя рука вырывается и хватает ее за челюсть, заставляя посмотреть на меня.
― По крайней мере, смотри на меня, когда лжешь мне. ― Говорю я ей, глядя на нее сквозь тяжелые веки.
Из-за того, что я держу ее за челюсть, ее губы становятся пухлыми и оказываются у меня перед лицом. Я хочу впиться в них и сосать их, ловя и заглушая языком ее крики, пока я пожираю ее.
Я облизываю губы при этой мысли, и она видит это.
Ее глаза открывают секрет, который ее рот все еще отчаянно пытается сохранить.
Она хочет меня.
Это ясно, как день, в ее расширенных зрачках, когда она смотрит на мой рот. Голодные дети не смотрят на еду в День благодарения с таким желанием, как она смотрит на меня.
Я прижимаюсь к ней всем телом, прижимая ее к двери так,
