прямо возле моих глаз. Пухлые, вишневые, сочные. – Просто помоги мне. Сейчас ситуация другая. И свадьба не у меня. У вас же тут намечается торжество? И арку вон уже привезли.
– Поэтому знаешь что?
– Что? – шепчут чертовы губы.
– Значит моя очередь просить.
– Что?
– Трахни меня. Пышка, – рычу я, явно обезумев окончательно.
Варвара
А потом я рехнулась. Да, обезумела. Сошла в рельсов. Пала. Хотя нет, пасть могут только ангелы, а я…
Я провалилась куда-то в огненные глубины адского рая. Наверняка такой бывает. Огненный и сладкий, как запретный плод, которым угостил мерзкий змей наивную Еву.
– Я потеряла совесть, – шепчу я. Лежу голая на влажном скомканном полотенце, брошенном на пол, и несу глупости, прямо в приоткрытые губы моего персонального демона. И это явно демон похоти, потому что я не могу устоять перед ним, перед его хриплым шепотом, от которого у меня внизу живота все ноет и горит, звенит от возбуждения, вместе с воздухом этого проклятого гостиничного номера. – И разум. Слушай, все это так неправильно. У тебя свадьба скоро, у меня…
– Везет тебе, всего лишь разум, – шепчут огненные губы прямо мне в рот. – Ты еще долго протянула, Вишенка.
– Мы должны были остановиться. Все повторяется. Слушай, все это так неправильно. У тебя свадьба скоро, у меня…
– Мы никому ничего не должны. Неправильно было так долго ждать, – его голос гипнотизирует, вытягивает остатки раскаленного воздуха из моего сжавшегося горла. – Варвара, ты торнадо, ты знаешь об этом? Почему ты одна, ума не приложу. Ведь кто-то же был у тебя за эти годы? Он дурак, этот незнакомый мне хмырь. Сто пудово.
– Нет, не было хмыря. Никого не было, – я задыхаюсь. Я мечтаю о прикосновениях этого несносного хама. Готова молить о милости. Полька была права, я чокнутая, недотраханная, недолюбленная. И… Я снова пляшу на тех же граблях, и теперь понимаю, почему я была одна. Потому что всех мужчине невольно сравнивала вот с этим хищным зверем, который снова, кажется, собирается идти в атаку. И я не против. Наоборот, я до одури хочу его снова.
И снова.
И снова.
А потом опять.
И за окном проклятого отеля уже сумерки. А меня дома ждет дочь. Моя дочь, у которой нет отца. И не будет. Я так решила.
Он спит, раскинувшись на широкой гостиничной кровати. А мне пора бежать. Бросаю на столике в холле подписанные мной документы. Передающие права на мою долю в заводе отца. Мои откупные.
Он скоро женится. Он просто неразборчивый и бесстыжий. И меня он просто снова использовал в своих целях. Горько улыбаюсь, выскальзываю за дверь босиком, сжав в руках дурацкие сапожки. Как тогда… Десять лет назад.
Бегу по коридору, освещенному тусклыми стенными светильниками, и в тайне надеюсь, что будет как в кино. Вот услышу шаги, он меня догонит, а дальше… Что дальше? Смешно. И я не в дешевой мелодраме. Мы разные и чужие.
Он назвал меня врушкой. Не поверил, что я все эти годы была одна. Потому что судит всех по себе. Так мне и надо.
– Ты где была? Я чуть с ума не сошла, – встречает меня в прихожей взъерошенная Полинка. – Уже больницы обзвонила все.
– А морги? – хмыкаю я. Сил нет даже на ехидство и подколки.
– Дура?
– Может быть. Скорее всего. Да нет, точно, – бурчу под нос, стаскивая с но чертовы сапоги, надетые не на ту ногу. Это я так обувалась на ходу, когда как Золушка смазывала лыжи от прынца-оленя. Только вот обувка у меня подгуляла, да и размер лапы совсем не Золушачий. И вообще… – Поль, что я натворила.
Только сейчас на меня обрушивается осознание содеянного. Обрушивается с такой силой, что кажется придавливает к полу, словно мультяшного волка наковальней.
– А я что натворила. Только ты это, не убивай меня сразу, ладно? – пятится спиной в сторону кухни Полька. И у меня сжимается все, что только может сжаться. Если уж эта чума на тонких ножках вот так себя ведет, значит случился кошмар кошмарный. А уж если она игнорирует мой стон про то, как я накосячила. То все. То значит мир этот не спасет даже Брюс Уиллис.
– Поля, – хриплю я, хотя мне самой сечас хоть голову в петлю суй. – А ну стой. Стой, холера. Сказала а, говори и Б.
– Так, а чего говорить то? Это видеть надо, – булькает за закрытой кухонной дверью мой персональный геморрой. Господи, где была моя голова, когда я разрешила ей пожить в моей квартире? Я же знала, что это за существо. Я знала же, что оно сеет смерть и засуху везде, где появляется. Права была мамуля…
– А ну открой, – дергаю я дверь, в которой никогда не было замка. Значит эта поганка держит ее с той стороны, и наверняка уперлась своей ногой в недавно выкрашенную стену.
– Пообещай только, что не сразу меня убьешь? – скулит Полька. И мне становится вообще очень страшно.
– Ма, вы чего тут? – звучит заспанный голосок Кирюшки за моей спиной. Кстати, ей еще надо ввалить, за выкрутасы. И воровство документов у матери. Но сейчас мне некогда.
– Иди спать. – выдыхаю я. Сдуваю со лба выбившийся клок волос. – Тебя я завтра убью.
– Поспишь тут, когда у нас вечный цирк с конями, – недовольно хнычет Корюшка, но наткнувшись на мой взгляд бодро уносится в детскую.
Моя жизнь – смесь шапито и драмтеатра. И я во всем этом великолепии главный арлекин. Почему? За что? Вопросы риторические. Наверное я в прошлой инкарнации была маньяком людоедом, и проклята на веки вечные.
– Клянусь, я тебя не больно порешу, – устав дергать воротину, бухчу я, спустя пятнадцать минут «Козьих потягушек»– Открывай.
– Ты же не взяла лыжную палку? – вкрадчивый голос Польки мне кажется издевательским.
– Не успела. Жалко, – отвечаю я, прикидывая, дотянусь и я до этого смертоубийственного оружия, невесть как оказавшегося в моей квартире. Где я, а где лыжи?
– Ну ладно. Тогда открываю.
Я даже и не успеваю сообразить. Полька отпускает дверь, а я, висящая на дверной ручке кубарем лечу, кувыркаюсь как макака шапитошная. Мои шикарные пируэты останавливает стена. Жалко, что я палку не взяла. Да уж, денек у меня сегодня задался. Не извалял меня сегодня только ленивый.
– Что ты натворила? – стону, глядя на склонившуюся надо мной физиономию подруги.
– Я это… Того… Ну… В общем, я ходила к Мартыхану. И теперь мы ему торчим торт, ну или деньги, ну,
