Он почувствовал, что, хотя Анна еще не вполне проснулась, ее тело инстинктивно прильнуло к его телу. Герцог обхватил Анну руками, крепче прижал к себе, не прерывая поцелуй.
Герцог подумал о том, что еще никогда за всю свою жизнь не переживал такого странного восторженного чувства, целуя женщину.
Хотя он был физически возбужден, в его чувстве было нечто духовное, чего он тоже никогда прежде не ощущал.
Он хотел Анну как женщину, но вместе с тем чувствовал какое-то благоговение. Ему хотелось не только физически любить ее, но и защищать от всего злого и опасного, что может повстречаться в ее жизни, от всех невзгод и печалей.
Ему сложно было описать эти ощущения словами, но он чувствовал, что держит в руках сокровище и готов до последней капли крови хранить его от всего, что способно потревожить Анну в том мире, куда он привел ее.
Целуя ее, герцог призвал на помощь все оставшееся благоразумие, чтобы не забыть о том, что в постель вместе с ним Анна легла, совершенно не думая о том, чтобы заняться с ним любовью, а просто потому, что здесь не было другого места для сна.
Он знал, что, не имея никакого представления о том, что может чувствовать к женщине мужчина и к мужчине женщина, для нее было совершенно естественным лечь рядом с ним, и это нисколько не смущало ее.
Это и была та чистота, о которой он мечтал, — чистота не только тела, но и помыслов.
Затем герцог приподнял голову, посмотрел на Анну сверху вниз и увидел, что ее глаза широко раскрыты.
— Я не знала, что поцелуи могут быть… такими, — прошептала она.
— Какими? — спросил герцог низким, слегка дрожащим от возбуждения голосом.
— Такое чувство, будто я… в раю.
— Я люблю тебя, Анна! — выдохнул герцог. — Я удерживался от того, чтобы сказать тебе это, потому что ждал, что ты тоже сможешь полюбить меня, но сейчас, когда ты рядом, так близко, я не могу не целовать тебя. И не могу более молчать о своих чувствах.
И с ноткой беспокойства в голосе добавил:
— Ты говорила мне, что не любишь, когда к тебе притрагиваются, но, дорогая моя, мне очень сложно устоять перед искушением.
Анна улыбнулась, и герцогу показалось, что хижину осветил солнечный лучик.
— Мне нравится, когда ты трогаешь меня, — просто сказала Анна. — И я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня.
Герцог еще сильнее обнял Анну.
Затем, когда их губы уже почти соприкоснулись, спросил:
— Скажи, моя драгоценная, что ты чувствуешь ко мне. Я терпеливо ожидал, и это ожидание было таким трудным, что и словами не описать. Ждал минуты, когда смогу попросить тебя, чтобы ты любила меня как мужчину.
— Я не знаю, что должны чувствовать люди, когда они влюблены, — ответила Анна. — Но каждый день, проведенный с тобой, казался мне прожитым на небесах, и каждую ночь — хотя я и не признавалась в этом — ты появлялся в моих снах.
— Почему ты мне этого не говорила?
— Потому что не знала, любишь ли ты меня, и думала, что, поскольку у тебя сердечная рана, нанесенная какой-то женщиной, тебе трудно полюбить кого-то еще.
— Я люблю тебя! — сказал герцог. — Я люблю тебя так, как никогда никого не любил, но я был глуп и не знал, что где-то в мире есть ты — женщина, без которой мне не жить.
— Ты правда считаешь меня… не такой, как все?
— Совершенно не такой. Ты настолько другая, что мне не хватит всей жизни, чтобы показать тебе, как счастливы мы будем вместе и как ты не похожа ни на одну другую женщину.
Он с нежностью убрал непослушный локон с ее щеки.
— До этого я был твоим учителем. Теперь я готов стать твоим учеником, и ты будешь учить меня любви, которую чувствуешь ко мне — ведь ты сказала, что это что-то неземное. Он не стал дожидаться ее ответа. Прижал губы к ее губам и целовал до тех пор, пока тело Анны не охватила дрожь, пока ему не удалось разжечь в ней тот же огонь, который пылал в нем.
Но хотя сердце герцога бешено колотилось, хотя его тело охватил огонь страсти, он помнил про обещание, которое дал сестре. Герцог никогда не нарушал данного им слова.
Он поднял голову, и в это время одно из бревен в камине прогорело и сломалось.
Огонь стал ярче, и теперь герцог отчетливо видел перед собой лицо Анны.
Он заметил в ее глазах выражение, которое давно мечтал увидеть, и понял, что наконец-то, после ожидания, которое показалось ему вечностью. Анна пробуждается для любви. Она приоткрыла свои губы, ее дыхание стало прерывистым, грудь часто вздымалась под тонкой хлопчатобумажной рубашкой.
Очень осторожно, чтобы не напугать Анну, герцог стащил рубашку с одного ее плеча и принялся целовать ее шею, а затем зарылся лицом в ее обнаженную мягкую грудь.
Он понимал, что Анна испытывает сейчас чувства, о существовании которых она никогда и не подозревала, а когда вновь поднял голову и посмотрел в лицо Анне, она выдохнула:
— Любовь — это восхитительно. Почему никто никогда не говорил мне об этом?
— Что ты чувствуешь? — спросил ее герцог.
— Чувство такое, словно мое сердце охвачено огнем, но это прекрасно, — ответила она. — И легкие волны пробегают по моему телу. От их движения мне становится беспокойно, но… так волнующе.
— Чего тебе сейчас хочется больше всего на свете? — спросил герцог.
— Мне хочется, чтобы ты целовал меня, и я хочу быть очень-очень близко к тебе, все ближе и ближе. Хочу, как сказал епископ, чтобы мы, как муж и жена, стали единой плотью.
Герцог знал, что она не до конца понимает, о чем ее спрашивают, но высказанное такими чудесными словами желание — такого признания он еще никогда в жизни не слышал — зажгло огонь в его собственном сердце.
— Я люблю тебя! Я тебя обожаю! — сказал он. — Но в то же время ты не можешь стать моей, дорогая, если только сама не попросишь об этом.
— О чем я должна тебя попросить? — удивленно спросила Анна.
— Когда я увозил тебя из монастыря, — ответил герцог, — моя сестра надеялась, что мы полюбим друг друга так же, как когда-то любила она сама, и взяла с меня слово, что ты будешь моей женой только на словах, а сделать тебя своей по-настоящему я смогу только спустя три месяца, если, конечно, ты сама не попросишь меня об этом раньше срока.
— Я не понимаю, — ответила Анна. — Ты хочешь сказать, что мы можем стать еще ближе друг к другу? И любовь — это нечто большее, чем просто поцелуи?
— Гораздо, гораздо большее, — низким голосом ответил герцог.
— И… могу я тебя попросить об этом?
— Если ты тоже хочешь меня.
Анна рассмеялась, и герцог подумал, что только она, пожалуй, могла бы рассмеяться в такой момент.
— Разумеется, я хочу, чтобы ты любил меня, — сказала Анна. — Пожалуйста, прошу тебя, научи меня любви. Любви, которая сделает меня твоей настоящей женой, а нас с тобой — единой плотью.
