Ознакомительная версия.
Остапа несло! Я мерила шагами комнату и была сама от себя без ума. Если бы я попробовала так изъясняться с Кириллом, то максимум хорошего, чтобы я услышала – это был бы шепот стен или их молчание. Впрочем, от Эдварда тоже никаких звуков еще не исходило. Но скорей всего, Кирилл бы не молчал, а ответил так: «Хорош выделываться». И может еще, потом, добавил бы: «Ужин скоро?». Причем это бы он сказал не после пятилетнего проживания под одной крышей, а в первый день знакомства.
Я замолчала, задумалась на секунду и усмехнулась. Сама себе. За то, что только сейчас стала понимать, кто был возле меня все эти годы. И еще, что этот «кто-то» совсем мне не подходит.
– Как мне нравяТСя такие женщины! – Эдвард стоял у стеночки и, держа руки как при молитве, восхищался мной.
– А ты рано радуешься. По тому как ты живешь можно узнать о тебе все! Не боишься?
Эдвард засмеялся. Громко. Я впервые увидела, как он смеется и мне очень понравился его смех.
– Артефакт в минималистском интерьере – это символ свободы. Свободы не только от лишних вещей или темных углов, где иногда хранится ненужный хлам, но и свободы от семьи. Посмотри – здесь нет ни одной перегородки, все комнаты связаны между собой, образуя одно большое пространство и четко делят эту квартиру целиком на одного хозяина – на тебя. Здесь нет места другому человеку. Здесь нет места семье, детям, огромной пушистой елке с подарками на Новый год. Здесь даже нет места шумной дружеской компании у этого камина, – я указала на черный, искусственный камин возле столовой, – с бокалом французского вина. Здесь есть только ты один.
Я обреченно опустила руки и выдала вывод:
– Похоже ты большой эгоист.
Его щеки задрожали, брови нахмурились, а глаза так жалобно на меня смотрели, что я отвела взгляд и добавила:
– Скорей всего. Но, конечно, я могу ошибаться.
– Я не эгоист! – громким шепотом выкрикнул он мне в лицо. Я очен хачу семью, много детей и ель, такую, большую, – он поднял руки на собой и потянулся к потолку, – и подарков под нея, и тут нада кресло купить, и плед красный, в клеточку.
– Шотландский вариант, – я решила помочь ему в выборе деталей.
– Да. И я не хочу быть свободный! Я простой, одинокий архитектор, который посвящать всю свою тигриную долю времени работе, а дом этот… – он поднял руки над собой и пытался подобрать слова.
Не знаю зачем, но я решила ему помочь:
– Это место успокоения, релаксации и возможность укрыться от суеты и пестроты мира.
Он облегченно вздохнул и кивнул.
– Если честно, то я совсем не против минимализма. Более того, он мне даже нравится. Я тоже люблю обходиться небольшим количеством вещей, но при этом никогда не ограничиваю себя слишком жестко. Но я не аскетик, ты не подумай.
Мне очень хотелось увидеть его реакцию, и я вопросительно посмотрела на него.
– Я тоже не люблю аскетизм.
– Почему?
– А почему я должен его любить?
– Ну это же так… благородно: ограничить, подавить свое чувство, влечение для чего-то большего!
– Нет. – Стоял на своем Эдвард.
– Тебе по душе гедонизм?
Я специально мучила его заумными словами. Во-первых, хотела сама произвести на него впечатления. А во-вторых, хотела понять насколько он образован.
– Нет. Зачем ты падаеш в крайност? Есть такое понятие, – он задумался или вспоминая, или подбирая слова, – утилитаризм. Знаешь что эта?
– Конечно знаю, – смело ответила я.
Он серьезно посмотрел на меня и улыбнулся, ожидая ответа.
– У меня сложилось четкое убеждение, что утилитаризм выбор лучшего из менее радикальных форм.
– Согласен, а почему?
Я так и не поняла тогда, что это был за допрос, и действительно ли ему была интересна эта тема, или он просто проверял меня на интеллект.
– Гедонизм в своих избытках таит не меньшие разрушители и раздражители чем аскетизм. Он ставит перед необходимостью борьбы с зависимостями, с «переполнением сосуда». Аскетизм же подходит с другой стороны, это наоборот подчас недостаточно заполненный сосуд, как вызов к умению терпеть и руководствоваться меньшим. Правда, я имею ввиду аскетизм в виде намеренных ограничений, лежащих ниже планки среднего состояния.
– Умница! – закричал он, – я очень не любить в жизни крайность!
Мы много еще о чем с ним беседовали. Он сварил мне кофе, подал печенья и конфеты, был очень обходительным и я поймала себя на том, что не хочу уезжать из его уютного гнездышка. Мне очень нравилось с ним общаться – он оказался на редкость интересным собеседником.
К полуночи я все же вернулась домой.
Таша ждала меня в моей квартире. Она очень нервничала:
– За что это столько роз? – она округлила глаза.
– Просто так…
– Ну, гад! Я его убью! И тебя тоже! Ты совсем с ума сошла? Начало первого! Разве приличная леди возвращается в такое время со свидания?
– Я просто в роль вошла и никак не смогла выйти.
– Давай быстрей камеру. Актриса хренова…
Я протянула ей флэшку, Таша подключила ее к компьютеру и стала просматривать запись.
– Один бред несете. Что один, что второй, – комментировала она наш с Эдвардом диалог.
– Ты мне советовала умничать – вот я воспользовалась твоим советом.
– Какой к черту улитаризм? Интересней темы для общения ты не нашла?
– Он меня сам к этой теме подвел. Чего ты злишься?
– Почему ты не рыдала? Ты же обещала поговорить о конце света и порыдать?
– Сценарий изменился. – Я пожала плечами.
– Ты этими своими интеллектуальными сводками его с ума сведешь. И потом уже никакие рыдания не помогут. Так… И что? Это все?
– Да, флешка на три часа только. Ты уже все промотала. А толком даже не послушала о чем мы там говорили.
– Мне хватило вашего улитаризма. Бред сивой кобылы и ее кобеля.
– Утилитаризм, – поправила я подругу.
– Один фиг!
– И тогда уже не кобеля, а жеребца.
– Очень умно. Да, еще меня поучи! – Таша была явно не в духе.
– Что случилось? Чего ты такая злая?
– Твой придурок меня просто достал!
– Что он сделал на этот раз.
– Даже говорить боюсь, – Таша опустила голову.
– Я спокойно приму любую новость, – пообещала я.
Таша несколько раз вздохнула, посмотрела на меня, потом опустила голову и сказала:
– Он сказал, что, наверное, любит меня.
Меня как будто облили кипятком. Я ничего не могла ни говорить, ни делать. Я стояла как истукан, а глаза залило горячей, просто огненной водой. Мое тело разрывалось изнутри. Как будто миллион маленьких ежиков катались по мне и пытались вырваться наружу.
Да, может быть я и думала о том, что между нами действительно все кончено, что мы действительно разные, что он совсем не подходит мне и что я уже почти смирилась с тем, что следующие сто лет я буду жить без него. Но одно дело говорить, думать. А другое дело – принять это, как неизбежность.
Ознакомительная версия.
