ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда в дверях показались Тэйлор и Ной. Дрю почувствовал, будто мир вокруг него остановился, словно ничего нельзя будет больше решить и ничем насладиться, пока не настанет мир и покой в отношениях с сыном. Ожидание оказалось сродни пребыванию в чистилище — напряженное, одинокое, наполненное самоанализом. Три или четыре раза он выходил к лестнице — только для того, чтобы вернуться в гостиную. Каждый раз он напоминал себе, что его сын доверяет Тэйлор. Как и он сам.
А не доверять ей было невозможно. Она умела находить общий язык с людьми, и всем хотелось быть к ней поближе. Тэйлор была эмоциональным магнитом для потерянных душ; знала, что нужно людям, и старалась им это дать. Еще задолго до того, как стало модным помогать бездомным, она превращала предрождественские мероприятия в старших классах в соревнования по изготовлению игрушек для детей из малоимущих семей.
Когда Дрю увидел, как она стоит рядом с его сыном, то понял, что она всегда давала больше, чем брала взамен Как в это Рождество. Как в момент совершения им ошибки в отношении Ноя. Может быть, в этом-то и заключается тайна любви: давать больше, чем берешь.
Стоило Ною отпустить руку Тэйлор, как Дрю бросился на колени и раскрыл объятия. Ной кинулся туда и уткнулся в грудь отца. Дрю чуть не упал от толчка, но сумел сохранить равновесие.
Господи, до чего же хорошо обнимать сына, знать, что им не разрушена близость, которую он тщательно создавал по крупицам с того момента, как сын вернулся к нему. Он поднял голову и от всего сердца адресовал Тэйлор беззвучное «спасибо!» Она пожала плечами, словно ничего не произошло, но Дрю-то понимал. Для него это было все, и он этого не забудет.
С силой прижав сына к груди, Дрю произнес свою тщательно отрепетированную речь, ту самую, что он мысленно писал и переписывал в течение последних сорока пяти минут:
— Я никогда не собирался менять тебя на кого бы то ни было, Ной. Я хочу, чтобы ты был здесь, со мной. Ты мой сын, и я хочу, чтобы мы вместе были долго-долго, потому что я тебя люблю, и ничто этого не изменит. Никогда.
— Честно?
— Вот тебе крест! — заявил Дрю. И когда Ной вновь начал его обнимать, то Дрю подмигнул Тэйлор, а та кивнула в знак одобрения, что для него значило столь же много, как и наличие взаимопонимания с сыном.
— Я не знал, папа, что это просто игра, — сказал ему Ной, вновь требуя к себе внимания.
— Что ж, игра оказалась не из самых удачных, и больше мы в нее играть не будем.
— Нет, просто теперь я знаю, как в нее играть. Так что все в порядке. Тэйлор говорит, что когда меня переворачивают вверх ногами, не надо ничему верить. И о таких вещах мне нечего беспокоиться, потому что ты больше и сильнее. Это все равно, что ты скажешь: «Я тебя люблю», только задом наперед. — Ной повернул голову. — Правильно, Тэйлор?
— Абсолютно верно, — кивнула она.
— Вот видишь? — обратился Ной к отцу. И терпеливо продолжал: — Теперь понял?
— Понял. — Последние остатки мрака, глодающие душу Дрю, исчезли, когда он повторил: — Люблю тебя! — а затем произнес то же самое шыворот-навыворот.
— Да, сэр! А, я позабыл. — Внезапно вспомнив, как важно для него извиниться, Ной выпрямился: — Я не хочу быть мразью. Прошу прощения за то, что кричал, и еще я больше не буду брыкаться.
— А меня прости за то, что я тебя напугал. Постараюсь больше никогда этого не делать. — Дрю еще раз быстро обнял Ноя, прижав его к груди, ибо хотел лишний раз на деле удостовериться в том, что сын доверяет ему.
— Папа?
Чуть отстранившись от мальчика, Дрю поглядел на него:
— Что?
Ной пододвинулся поближе и, сложив руку трубочкой у уха отца, доверительно шепнул:
— Тэйлор обнимала меня, а она мягкая, и от нее пахнет цветами. Она может остаться у нас на ночь?
Давясь от смеха и вынужденно закашлявшись, Дрю бросил взгляд на Тэйлор, нахмурившуюся в безнадежной попытке подслушать слова ребенка. Пойманная на месте преступления, она быстро отвернулась в сторону. Дрю расплылся в улыбке, и ему тут же захотелось поделиться с ней весельем, но тут же он понял, что она может не счесть эту шутку такой уж смешной. С искренним сожалением он произнес:
— Нет, мальчик, думаю, что ничего не получится.
— Тогда, может быть, она останется у нас на обед? — спросил Ной, на этот раз уже в полный голос.
— Вот об этом я спросить ее могу. Ты останешься у нас на обед? — он постарался придать голосу небрежный тон, не таящий в себе приглашение иного рода, но взгляд выдавал его, моля о большем. Ему становилось все труднее и труднее глядеть на нее и не просить большего. — Пообедаешь с нами?
Тэйлор не рассчитывала задерживаться так поздно. Когда она пришла в этот дом, то планировала день таким образом: завершить убранство дома, украсить елку, а к обеду откланяться и уйти, но кризис, разразившийся из-за пряничных человечков, разрушил все ее планы и перевернул вверх дном намеченный ею утром график. Где-то в глубине души она осознавала, что остаться вечером в доме Дрю означает самой напроситься на неприятности.
И когда Ной не услышал немедленного ответа, он вывернулся из рук отца и добавил ему в поддержку:
— Пожалуйста! Я приготовлю овсянку.
— Как можно не принять столь соблазнительное предложение? — В конце концов, ответила Тэйлор, раскинув руки в знак поражения. При этом она мысленно уговаривала себя, что осталась только для того, чтобы переговорить с Дрю по поводу Ноя. Желание остаться вовсе не было связано с необходимостью отвечать на вопрос мальчика. Она обязана была остаться. Чтобы переговорить о Ное.
— Я думаю, что мы сможем предложить нечто лучшее, чем овсянка, — вмешался Дрю. — Как насчет сыра «фондю» и супа?
— Я люблю «фондю», — высказался Ной.
— Я это знаю! — Дрю приподнял Ноя и с видом человека, заново получившего путевку в жизнь, продолжал: — Мой вопрос был обращен к Тэйлор.
— И то, и другое — мои любимые блюда.
Она не сводила с Дрю взгляда, пока он стоял, держа в руках Ноя, осознавая, что смело могла вместо этого сказать: «И тот, и другой — любимые мною люди». Они вместе представляли собой нечто особенное. Их единение таило в себе некое чудо, завораживающее ее так, как никогда не завораживали семейные сцены дома. У нее никогда не заволакивало взор туманом, когда ее отец брал мальчиков на руки. У нее при этом никогда не появлялось необъяснимого ощущения, что в этом мире все стоит на своих местах.
Когда Дрю повернулся к ней и увидел, что она все еще смотрит на них, то ей стало ясно, что на лице у нее большими буквами написаны все эти чувства. Она взяла себя в руки в ожидании того, что он воспользуется ситуацией и бросит на нее пронзительный взгляд или просто одарит понимающей улыбкой. Вместо этого он постарался передать своим взглядом удовлетворение и тепло, прогревшее ее всю, говорящее, что она такая, какой и должна быть, что она не ошиблась, а он сделает все, что в его силах, чтобы доказать ей это.
