Алехандро должно быть почувствовал это и сделал шаг вперед, но Луиза отшатнулась от него.
Он беспомощно стоял и смотрел на ее силуэт, растворяющийся в сумраке…
— Жюль был свиньей, — наконец сказал он. — Хорошо, что ты избавилась от него.
Она рассмеялась истерическим смехом.
— Я тоже так думала, но в этом-то все и дело.
Я никогда не избавлюсь от него. Он изменил меня.
Мужчины теперь выглядят совсем иначе. Я все время пытаюсь понять, в чем же они лгут. Когда Эжен рассказал мне о задании, я была рада. Вот!
Ты хотел правду? Вот она! Она ужасна, не так ли? Такова я внутри.
— И ты была уверена, что я тоже лгу?
— Я видела тебя сквозь кривое зеркало, которое появилось в моих глазах из-за Жюля. Думаю, так будет всегда. Я не могу измениться обратно.
— И ты так думала все время, пока мы были вместе? — в ужасе прошептал он.
— Нет, — прошептала она в ответ. — Не все время. Когда ты стал заботиться обо мне, все очень запуталось.
— Почему ты мне этого не объяснила?
— Как я могла? Я думала, что ты Рафаэль. А потом я узнала правду, но было уже поздно. Я все разрушила. Ведь так?
Он ничего не смог ответить.
Луиза вся дрожала от боли, но все же продолжала говорить:
— Я превратилась в ту, кого ты не можешь любить. Наверное, не стоит винить тебя в этом.
Ты любил иллюзию. А я настоящая не очень-то привлекательна. Я жесткая и циничная…
Он рассердился.
— Не говори так о себе!
— Почему? Разве ты не говорил мне то же самое? Я только что поняла, что не могу сделать тебя счастливой. — Ее резкий смех болью отозвался в его ушах. — Мне надо было ненавидеть Жюля вовсе не за то, что он бросил меня. Он сделал меня своим подобием. Знаешь поговорку: не доверяй обманутой женщине. Я не могу никому верить, и потому нельзя доверять мне.
— Луиза! — Странно, но когда она начала нападать на себя, он почувствовал необходимость защищать ее.
Но она не стала его слушать и продолжала, следуя своему желанию облечь мысли в слова.
— Мы ничего не можем изменить, да и зачем пытаться? — пылко спросила она. — Ты никогда не почувствуешь, что знаешь меня, что можешь доверять мне, и как мы можем любить друг друга в таком случае?
— Скажи мне сама, — попросил он. — У Коломбины есть ответы на все вопросы.
— Она не знает ответа на эту загадку. Не думаю, что он вообще существует. Может быть, правильно, что мы расстаемся. Извини, если я ранила тебя, Алехандро, но я думаю, что ты страдаешь из-за раненой гордости.
— Ты действительно думаешь, что дело в ней? — спросил он, и его голос снова стал раздраженным.
— Да. Несмотря на все улыбки, ты не умеешь легко прощать, веришь, что маски — это только твоя прерогатива. И когда кто-нибудь еще пользуется ими, твой мир рушится. Гордость… Ну что же, у меня тоже есть гордость. Все кончено. Завтрашний вечер принадлежит Рафаэлю и Амели, поэтому нам лучше попрощаться прямо сейчас.
— Сейчас? А может, у меня тоже есть, что сказать?
— Ты уже все сказал. Ты что-то выиграл и что-то проиграл. Я проиграла, но будут и другие игры.
Она увидела, как блеснули его глаза.
— Будешь искать следующую жертву, Луиза?
Она собиралась сказать, что после него не будет никого, но сдержалась. Это было бы проявлением слабости.
— Может быть, — вызывающе ответила она. Когда я покину Регонду, тебе уже не будет важно, что я делаю и где. Но прежде, чем я уйду, хочу сделать еще одну вещь.
Она быстрым движением наклонила его голову, застав Алехандро врасплох, и в полной мере воспользовалась его замешательством, обняв и крепко прижавшись к нему. Через секунду он тоже обнял девушку, но это все еще был ее поцелуй. Луиза все сильнее прижимала свои губы к его губам, дразня его прикосновениями языка, напоминая ему о том, от чего он отказался.
— Луиза…
— Все кончено, — прошептала она прямо в его губы. — У нас могло получиться что-то замечательное, но мы упустили шанс. Сейчас я вижу все совершенно отчетливо и понимаю, что не подхожу тебе.
— Разве женщина целует так мужчину, когда все уже кончено? — хрипло спросил он.
— Да, если она хочет, чтобы он запомнил ее.
А я хочу, чтобы ты меня запомнил.
Она немного отодвинулась от него. В темноте Алехандро не мог разглядеть ее лица, но он чувствовал теплое дыхание.
— Помни меня, Алехандро, когда я уйду. Коломбина ведь всегда уходит…
— Если только Арлекин не заставляет ее остаться.
Она мягко засмеялась, и в его крови зажегся огонь.
— Арлекину никогда не удавалось заставить ее что-нибудь сделать. Он недостаточно умен для этого.
— Ты права. — Он пытался увидеть ее лицо, найти там что-то, а что, он и сам не знал. — Что бы он ни думал, бедный дурачок всегда танцует под ее дудку, — сказал он. — Но кто же ты? Кто ты?
— В этом-то все и дело, ведь так, мой дорогой? — спросила она севшим голосом, тщетно борясь со слезами. — Ты никогда не будешь знать это точно, и это всегда будет стоять между нами.
Хорошо, что мы вовремя выяснили это.
Луиза снова поцеловала его, на этот раз с нежностью, и это был действительно прощальный поцелуй. Она выскользнула из его объятий и быстро зашагала прочь. Он слышал ее шаги по каменной мостовой, а когда она дошла до конца улицы и вышла к маленькому, освещенному фонарями каналу, он разглядел ее тоненькую фигурку, которая вскоре пропала из виду. Он подождал, уверенный, что она вернется. Но этого не произошло, и он побежал к каналу. За мостом путь делился на три улицы, и она могла пойти по любой из них.
Алехандро прошел до конца моста и встал, напрягая слух, надеясь, что звук ее шагов подскажет ему направление. Но она исчезла в ночи, и тишину нарушал лишь тихий плеск волн о камни. Он прикоснулся к лицу. Оно было мокрым, но понять, были ли это ее слезы или его собственные, он не смог.
На следующее утро «Бел Ампаро» гудел как улей с потревоженным пчелами. Слуги деловито сновали туда-сюда, готовя все к вечернему балу.
« Из магазина Алехандро уже доставили карнавальные костюмы для всех членов семьи.
Фернанда была в ударе, всевидящая и вездесущая. Наконец она позволила себе посидеть немного в саду перед каналом, где ее и нашел Алехандро.
— Я хочу подарить тебе вот это в благодарность за твою помощь в тот вечер, — сказал он. Я хотел сделать это раньше, но подарок был готов только сегодня утром.
Он вручил ей изящную бриллиантовую брошь, на обратной стороне которой было выгравировано ее имя. Фернанда любовалась ею, рассматривая со всех сторон, и ее лицо порозовело от удовольствия.
— Спасибо, сеньор, но не стоило так беспокоиться. Я здесь для того, чтобы служить семье.
