– Да, Хамфри?
Его кадык дважды дернулся к подбородку, прежде чем Хамфри заговорил.
– Сарказм тебе не к лицу, – упрекнул он и в свою очередь съязвил, добавив: – Особенно разлива уличных торговцев.
Хамфри слушал, как жена поднимается по лестнице, и тревожился: что-то с ней случилось, уж слишком разительно она изменилась. Что-то произошло с прошлого четверга, когда она отнесла свою проклятую книгу к тому издателю, эксцентричному настолько, что тиражировал бы и надписи в вокзальных туалетах.
Хамфри передернуло. Боже, Боже! И все это после таких кошмарных выходных. Не должно человеку вплоть до среднего возраста расплачиваться за то, что в детстве кто-то проявил к нему доброту, но ничего не поделаешь: если хоть каким-то образом сократить еженедельную выплату долга, все его будущее окажется под ударом и станет не просто блеклым, а беспросветным до черноты. Нет уж, он слишком долго и тяжело работал и слишком со многим мирился, чтобы позволить такому случиться.
Когда наверху хлопнула дверь спальни Ханны, Хамфри посмотрел наверх, и в его голове промелькнула странная мысль: все его будущее сейчас зависит от неё.
Дэвид ждал на станции Тоттенхэм-корт-роуд и, завидев Ханну, поспешил к ней, но не стал ничего говорить, пока они не вышли на улицу, где он, крепко прижимая к себе ее руку, тихо спросил:
– Это ты?
– Отчасти.
– Но я не хочу только часть тебя; и знаешь, что? У нас в запасе всего два часа. До смешного мало.
Ханна слегка высвободила руку.
– Что ж, тогда давай не портить их с самого начала.
– О, дорогая. Расскажи, чем без меня занималась.
– В понедельник снова ездила к Джейни. Веришь-нет, она уже была на ногах.
– Нет!
– Да-да.
– Ну, я не слишком удивлен. Мой метод работает.
– Не спорю, в её случае твой метод действительно сработал, и в понедельник утром сестра заставила Эдди, пока тот не ушел в лавку, снова все проделать, как ты учил. Воспользовавшись оказией, мы поговорили, и она высказала свое мнение о тебе.
– И?
– Что – и?
– Не прикидывайся. Что она сказала?
– О, она сочла тебя хорошим, честным.
Дэвид снова прижал руку Ханны к себе.
– А во вторник что ты делала?
– Во вторник… Ну, ходила в Британскую библиотеку.
– И чем там занималась?
– Изучала, как писали для детей в последние сто лет.
– Хм, Джилли будет очень интересно об этом послушать, – с улыбкой сказал Дэвид. – Кстати, он в восторге от твоей книги.
– Правда?
– И он попросит Олли Свинберна нарисовать обложку. Олли – чудесный детский иллюстратор. Тебе предстоит многое обсудить с Джилли в твой следующий визит к нему.
– Не могу поверить.
– Однако ж, это правда. Сказка продолжается.
– Да, – зачарованно вздохнула Ханна и более трезвым голосом добавила: – Сказка. Вот на что это похоже – на небылицу, вымысел.
Дэвид со столь же рассудительной интонацией возразил:
– Но на самом деле это не сказка, Ханна, только не для меня. Все происходящее – часть реальности; и я так долго ждал тебя. Смотри-ка! – Он вытянул руку ладонью к небу. – Начинается дождь, побежали!
И, как двое детей, они помчались, пока не достигли железной лестницы, по ступеням которой барабанили капли дождя. Дэвид устремился к двери, нашаривая в кармане ключ.
Дверь открылась, и Питер поприветствовал их:
– Божечки! Я думал, это лодыри, сэр.
Когда Питер помогал Ханне снимать жакет, она, смеясь, спросила:
– Что за лодыри?
– Приставы, мэм. Бывало, заявятся и ну гнать из дома каких-нибудь бедолаг.
– Но это ведь и сейчас случается, да? Приставы и сейчас выселяют людей?
Питер тем же серьезным тоном ответил:
– Да, мэм, боюсь, что такое случается сплошь и рядом даже в наше время.
– Все готово? – перебил его Дэвид.
– Да, сэр, все готово и ждет вас, с пылу, с жару.
– Вы приготовили ужин?
– Конечно, мэм. Ведь это особенный вечер.
– Старый дурень, – покачал головой Дэвид. – У него сегодня выходной, но он настоял, что вернется и приготовит ужин. Хотя я ему говорил, что мы не захотим ужинать, верно?
– Нет-нет, я не прочь поужинать. Весь день маковой росинки во рту не было, берегла аппетит для вечера. Правда-правда, – теперь Ханна кивала Дэвиду, – я не завтракала, а на обед съела лишь яйцо-пашот.
– Боже! Что ж, мэм, тогда начнем с паштета. Подам через минуту.
Паштет был восхитителен. Рулетики из камбалы в соусе таяли во рту, как и плечо барашка с гарниром, а десерт «фрукты дурака»[3] превзошел всех своих собратьев, которых Ханне прежде доводилось пробовать. На самом деле, весь ужин показался ей невероятно вкусным, и она так и сказала, а Питер выразил свое удовольствие, пообещав:
– Я буду готовить для вас в любое время, мэм, в любое время.
Немного погодя, за кофе, Ханна вздохнула:
– Нет, это не сказка, ведь в сказках обычно бывает счастливый конец. Это мечта, и если у мечты есть конец, он редко счастливый.
– А у этой мечты он непременно будет хорошим. Я уже все решил и спланировал вот здесь, – Дэвид постучал себя по лбу. – Увидишь, все получится. Именно об этом я и хотел поговорить. Но давай сначала выпьем кофе.
Они выпили кофе, Ханна снова поблагодарила Питера, и старый слуга ушел наслаждаться выходным.
Ханна и Дэвид услышали щелчок закрываемой двери и откинулись на спинку дивана. Ханна сказала:
– Куда он пойдет в такое время? Уже почти девять… О, нет! Уже почти девять. Как быстро пролетело время!
– Точное наблюдение, поэтому иди сюда. – Дэвид привлек её к себе. – В ответ на твой первый вопрос: Питер отправился в свой клуб. Это заведение работает до последнего клиента. Питер как-то сказал, что клуб предназначен для одиноких слуг и денщиков, и со смехом добавил, будто членский билет дают только тому, кто может поклясться, что никогда не называл хозяина его христианским именем. И это не шутка, потому что сам он постоянно говорит «да, сэр». Не раз я пытался убедить его не обращаться ко мне «сэр» – он Питер, я Дэвид, по моему мнению, этого довольно, – но безуспешно. Полагаю, дело в привычке. Но все равно, пусть лучше у меня будет такой друг как он, чем любой другой из знакомых мне мужчин, а у меня обширный круг знакомств, как среди благородного сословия, так и среди простых людей. Но, – Дэвид обнял её, – хватит о Питере и его причудах. Давай поговорим о нас, Ханна?
Стиснутая Ханна тяжело задышала.
– Когда… я смогу говорить, давай.
– О, прости, любовь моя, прости. – Дэвид ослабил хватку, наклонился к Ханне и сказал: – Да, вот что ты для меня – моя любовь. Моя любовь. Не могу поверить. И не ищу ответа на вопрос, который постоянно занимает мой ум: неужели с нашей первой встречи прошла всего неделя? Значит, время не властно над чувствами: за секунду можно умереть от страха или ожить, как я, когда увидел тебя в первый раз. Пусть я никогда не смогу объяснить случившееся – как уже говорил, это и не нужно, – но мне хочется знать, каким будет наше будущее.
