телу проносится лёгкая дрожь. То, насколько откровенным и мгновенным бывает отклик девичьего тела я тоже прекрасно помнил.
В общем…
Или я окончательно свихнусь, или завалю её прямо на этом столе! Впрочем, какого хера я всё это терплю?! Разве я мазохист? Однозначно нет!
А значит…
— Габриэль? — заметила моё состояние Виктория.
В голосе звучала напряжённость. Она вся — будто сжалась.
— Ты в порядке? — дополнила на порядок тише.
— Нет. Совсем нет, — признался.
На террасе стало до того невыносимо жарко, будто не ресторанчик, а сауна. Наверное, именно поэтому далее следовали очередные мои галлюцинации. Или же она в самом деле ответила:
— Я тоже.
Больше не успел ничего сказать или сделать. Только собрался подняться и сократить жалкие остатки дистанции между нами, как девушка сделала это первой. В смысле, встала со стула.
— Мне нужно на воздух, — промямлила.
И нагло свалила! Оставив меня в таком состоянии, что моментально захотелось кого-нибудь убить! Желательно максимально зверским и кровожадным способом!
— А мы где по-твоему находимся, не на воздухе что ли? — процедил сквозь зубы, следуя её примеру, беря направление прочь из ресторанчика.
Догнал в считанные секунды. Аккурат через полшага от крыльца заведения. Сперва поймал, потом сделал то, что собирался, прежде чем она бессовестно сбежала. Прижал к себе вплотную, фактически впечатал в себя. Да, вышло довольно грубо. Но на какую-то ничтожную толику полегчало. Слишком неумолимо росла во мне потребность её ощущать. Собой. И чтоб она тоже чувствовала. Не только мой каменный, болезненно пульсирующий член. Всего меня. Всю ту неуёмную жажду, что толкала к грани безумия. Я уже там. За той чертой, откуда не вернёшься. Кому оно надо? Если стоял, как последний маньяк и жадно ловил каждый её вдох и выдох, фактически дышал ею, зарывшись пальцами в густые рыжие локоны, никак не в силах отпустить, целуя так ненасытно и голодно, будто в последний раз…
Виктория
Не поцелуй. Капитуляция. Полная. Безоговорочная. Ни шанса на сопротивление. Ударной гибельной волной прошлось по сознанию. Вместе с его губами, что обжигали мои, отбирая кислород, способность дышать, все жалкие остатки самообладания. А я ведь и без того едва держалась. Вот и сломалась. В одно мгновение. Поддалась. Отдалась. Каждому его прикосновению… Забыла о том, как почти весь день уговаривала себя оставаться сильной и не уступать, как нарочно тянула время, таскаясь по магазинчикам и избегая любого прямого контакта с Габриэлем после его слов в пекарне, делая вид, что меня интересовали исключительно платьишки на многочисленных вешалках. Забыла, да. Не только реальность стёрлась. Себя я тоже вряд ли помнила. Только его. Одного-единственного, к кому тянулась всем телом, душой и сердцем. Знала прекрасно, потом пожалею. Потом. Не сейчас.
Хотя бы ещё минутку…
По истечению которой всё же нашла в себе силы отодвинуться от мужчины, уперевшись ладонями в мускулистую грудь.
— Ты должен мне желание, — сорвалось с губ моё, полное отчаяния.
Должна была что-то сказать. Сделать. Как-то отвлечь.
Иначе не уверена, что с превеликим трудом отвоёванная (в первую очередь у самой себя!) пауза затянется на достаточно длительное время — то, за которое мои мозги хоть немного проясняться, избавившись от ядовитого дурмана в голове, что всё нашёптывал и подталкивал обратно к краю пропасти, где бурлили сплошные адовы соблазны.
— Желание? — хрипло отозвался Габриэль, тяжело дыша, так и не отпуская. — Что, прямо сейчас? — добавил с нотками досады.
В глазах — шторм. Неукротимый. Безжалостный. Сотрёт, сломает, не заметит — лютая погибель. И мне по всем законам логики обязательно должно быть страшно. Отодвинуться бы ещё, как можно дальше. А лучше — бежать. Как можно быстрее. Без оглядки. Спрятаться. Там, где точно не найдёт. Никогда.
Хотя и в этом случае, не уверена, что найду спасение…
Нет его для меня больше.
Мои мозги — абсолютная каша. Ни единого намёка на адекватность. И нисколечки не страшно. Совершенно противоположные эмоции кипят во мне куда ярче, острее. Как магнитом притягивают. А мужская эрекция настолько твёрдо упирается в мой живот, что весь мир, так или иначе в конечном итоге сосредотачивается именно на этом обстоятельстве, как бы я ни старалась начать думать и помнить о чём-нибудь другом.
Не знаю, что это за наваждение такое…
Воображение подло играет со мной. Я слишком заметно дрожу. Всего от одной вспышки собственной фантазии. Той, что неотвратимо нападает, заставляя представлять, как твёрдость, что я ощущаю животом, окажется во мне самой — глубоко, может быть капельку грубо и бесцеремонно, а я сожму его собой крепче, до головокружения и чёрных точек перед глазами. Так, как сказал когда-то мне сам Габриэль.
— Да. Сейчас! — вопреки всему, что съедает и ломает изнутри.
На более развёрнутый ответ меня не хватило. Порочные объятия заразили настолько болезненным жаром, что он моментально разжёг тот самый грешный пожар, который спалит к чертям всё вокруг, но не утихнет, пока не сгорю и сгину в нём. Во рту пересохло, я не в силах отвести взгляд, не собираюсь даже попробовать, ведь знаю, что это бесполезно.
Череда матов на португальском…
Не уверена в переводе, но так о цветочках или о чём-нибудь другом распрекрасном точно не выражаются!
— Ладно, — мрачное, почти злое, с ненавистью. — И что ты хочешь?
Тебя! Забудь про всё остальное!
Меня саму вообще не слушай…
Ерунду всякую несу.
Никому нахрен, по сути, не нужную.
— Танец?
Почему танец? Могла бы попросить что-нибудь более существенное, полезное, действительно нужное. Однако ляпнула первое, что сумела. К тому же, если уж быть честной с самой собой, тем самым понадеялась, что таким образом мы вернёмся в ресторанчик. Или же пойдем куда-нибудь ещё, где будет музыка. И свидетели. Как можно больше свидетелей. Которые не дадут окончательно погрязнуть в греховных мыслях и желаниях. Но при всём при этом мне достанется ещё одна маленькая возможность вновь почувствовать внезапно ставшие необходимыми объятия португальца.
А Габриэль…
— Хм, — прищурился, ухмыльнулся вдруг ненормально довольно, хотя ещё совсем недавно явно пребывал на грани расправы. — Да как скажешь, красавица моя!
А дальше…
Я получила то, что так рьяно желала. Его. Объятия. И совершенно неуместный танец. Прямо посреди узенького безлюдного переулка, на который давно опустились сумерки.
— Что, прямо здесь? — вырвалось из меня немного растерянное.
Я же там что-то о свидетелях думала прежде.
А тут их
