говорили с Киром, пока он не вырубился. А я крутился. Под утро получил от друга подушкой и решил свалить, чтобы ему не мешать. Толмачев обязательно выскажет за это, но потом. Сейчас я на всякий вырубил телефон. Вены горят, в башке столько мусора, что он давит изнутри на черепную коробку. Ее скоро разорвет на осколки и снесет все в радиусе пары сотен метров.
Новая порция пара обволакивает легкие. Никотин горьковатой пленкой оседает на языке. Я выкрутил дозировку на максимум. Все равно сегодня нет тренировки, а на массаже мне легкие не нужны.
Юлька… Какая ты у меня непростая девочка. Интересно, это все «сюрпризы», или есть что-то еще, что должно меня добить.
Снова затянувшись, достаю мобильник и уже в который раз перечитываю эти дебильные бумажки. Там мелькают имя и фамилия якобы пострадавшей стороны. Эту фамилию я знаю. Не лично, конечно. От бизнеса отца я довольно далек. Но не слышать ее не мог. Наш круг не настолько большой, как может показаться на первый взгляд. И в черте одного города все так или иначе пересекаются. Найти парня не будет проблемой. Только начну я все же с другого. Надо поговорить с Самсоновой. Самая сложная задача.
«Юль, а ты два с небольшим года назад случайно не шантажировала одного мажора?»
У меня слишком хорошо развита фантазия, чтобы ярко представить себе маршрут, по которому она меня пошлет после такого вопроса.
— Салахов, ты озверел?!
Вздрагиваю и машинально прячу вейп в карман куртки.
— Доброе утро, Юрий Германович. Не видел, как вы подъехали, — спрыгиваю с перил, протягиваю ему руку.
Он бьет мне по ладони и требовательно протягивает свою.
— Сюда давай свою игрушку.
— Юрий Германович… — жалобно смотрю на него. — Я же так, пока тренировок нет.
Но тренер непрошибаем. Нехотя достаю аппарат из кармана. Вкладываю ему в ладонь. Сжимает, прячет к себе в карман, а я с тоской провожаю свой антидепрессант.
Какого черта Терехов вообще так рано сюда приперся?
— Пошли, — кивает на двери.
Послушно плетусь за ним. Во Дворце тепло и еще тихо. Наши шаги эхом разносятся по коридорам. Юрий Германович открывает тренерскую. Пропускает меня вперед. Проходит следом и сразу щелкает кнопкой чайника. Снимает куртку, вешает ее в шкаф. Оттуда вытягивает рабочую спортивную форму. Переодевается. Достает две чашки. Заваривает в них черный кофе. Запах тут же наполняет небольшую, оборудованную всем необходимым для тренерской работы, комнату.
Терехов жестом приглашает меня за свой рабочий стол.
— Пей, грейся и рассказывай, какого черта ты опять нарушаешь режим. Бухал? — внимательно вглядывается в мое лицо.
Представляю, как сейчас выгляжу. Растрепанный, глаза дикие и скорее всего покрасневшие.
— Нет.
— А вид такой, как будто бухал. Проверять будем?
— Не надо. Не бухал я. Не спал просто совсем. Папа на всю ночь размышлений подкинул. От друга под утро ушел и понял, что мне, собственно, и идти больше некуда. Добрался до Дворца, сидел, думал.
— Курил на морозе, — хмыкает Терехов.
— Да! — сжимаю в ладонях горячую чашку. — Курил. Это ж лучше, чем бухал. Думать помогает. Когда мне можно будет вернуться к тренировкам? До боя осталось всего ничего.
— Рад, что ты помнишь. У меня сейчас время есть. Могу провести с тобой легкую разминку, потом на массаж и к нашему доктору. Даст добро, будет тебе нагрузка. Поделишься, о чем думал?
— Там такое… — морщусь я. — Без сигареты не разберешься.
— Обойдешься. Так выкладывай.
— Я сам, — кручу головой, отпивая из своего стакана.
Внутри тоже становится тепло и кофе не бодрит, а усыпляет. Зеваю, прикрыв рот ладонью.
— Тай, мне боец на ринге нужен. Я пока его перед собой не вижу.
— А кого видите?
— Раздавленного парня, опустившего руки. Если со мной не хочешь говорить, хоть пацанам проорись или к психологу нашему сходи.
— Не хочу. Я свои проблемы ни на кого перекладывать не буду.
— Да что ж ты упрямый то такой! — злится Терехов, глядя, как я снова зеваю. — Так, Салахов. Я сейчас разминаться пойду, а ты ложишься вот на этот диван, — кивает на мебель у стены, — закрываешь глаза и спишь. Пара часов у тебя есть. Потом подниму на разминку. У меня младшая группа с утра. С ними позанимаешься. И только попробуй мне сейчас возразить!
— Да молчу я, — залпом допиваю немного остывший кофе.
Юрий Германович уходит, еще и свет мне вырубает. Тренерская погружается в приятный полумрак. Из-за двери слышны звуки оживающего дворца: шаги, смех, разговоры. Ложусь на бок, подтянув к себе колени. Закрываю глаза…
Дергаюсь от прикосновения к своему плечу.
— Спокойно, свои. Поспал?
— Вроде, — сажусь, жмурясь от яркого света.
— Иди умойся. Через двадцать минут тренировка. Как раз проснешься. И еще, — мрачно смотрит он. — Ты мне вечером нужен будешь. К «друзьям» твоим поедем. Они со мной без тебя встречаться не хотят.
Кивнув ему, ухожу приводить себя в порядок. Прохладная вода смывает сонливость. Чувствую себя гораздо лучше. В башке еще муть, но это скоро пройдет.
Терехов забирает меня в зал к младшим. Они с любопытством смотрят, как я разминаюсь немного в стороне от них. Стараются повторять. Тренер строго следит за ходом тренировки, старательно пряча улыбку.
Хорошо размявшись, встаем с Тереховым в спарринг, показывая малым некоторые фишки из взрослого спорта.
— Вот таким ты мне больше нравишься. Глаза загорелись.
— Я же дома, — улыбаюсь ему. — Пойду. У меня душ и массаж.
Он отпускает. Не прощаемся. У меня еще медосмотр сегодня в его присутствии.
После массажа заглядываю в раздевалку. Пацаны уже тут. Бьем по рукам. Слушаю последние новости. Клим нахлобучил какого-то пацана из своего лицея. Терехов, оказывается, уже в курсе. Будет ему разбор полетов. Зорин говорит, иначе было нельзя. Я почему-то ему верю.
— Ты когда со мной снова в спарринг встанешь? — спрашивает Клим.
— Скоро узнаем. Док скажет. Ты на Терехова не нарывайся. Молча послушай, покивай, если уверен, что прав. У него свои правила и принципы, но еще он мужик. И до хрена на самом деле понимает. Я со своими заебами у него частый пациент. Знаю, о чем говорю.
— Тай, там тебя хотят, — в дверь всовывается голова Семена, отвлекая нас от важного разговора. — Юлька, — тише говорит он.
У меня
