руку в свою теплую.
— Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Поверь мне. Я защищаю тебя.
— Но…
Он прикладывает палец к моим губам.
— Мне нужно, чтобы ты знала, что я без ума от тебя, малышка. Ты единственная, кто не убежал в другую сторону, увидев мою истинную сущность. Напротив, тебя тянуло ко мне именно из-за этого. Я думал, что смогу наблюдать за тобой со стороны, пока ты живешь как нормальный человек, но обманывал себя. Каждый день я смотрю на ту кружку, которую ты оставила, и представляю, как ты доставляешь мне неприятности своими постоянными поддразниваниями. Насколько это трогательно?
Я невольно смеюсь.
— Очень. У социопата растет сердце?
— Оно всегда было с тобой, Кам, — отвечает Доминик с неуверенным выражением лица. — Если примешь меня обратно, я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Я выпячиваю подбородок.
— С чего ты взял, что я не двигаюсь дальше?
Его глаза потемнели.
— Я сказал тебе, что убью любого, кто прикоснется к тебе.
Я прикусила нижнюю губу.
— Ты… был с кем-нибудь?
Он качает головой.
— Я же говорил тебе. Ты единственная женщина для меня. — Он сужает глаза. — А теперь скажи имя того ублюдка, которого я должен убить.
— Ты испортил меня для всех, засранец.
Я обхватываю его за талию и зарываюсь лицом в его твердую грудь.
Оh, Dieu (с фр. Ох, Боже).
Как же я соскучилась по этим объятиям. Я задыхалась последние месяцы, но, наверное, впервые чувствую себя живой с тех пор, как вышла из его квартиры.
Руки Доминика крепко обхватывают меня, и он вдыхает запах моих волос.
— Я так скучал по тебе, Кам.
— Я тоже, — мой голос заглушает его пиджак.
Мы остаемся так некоторое время, а потом он говорит:
— Похоже, все эти молитвы сработали.
Я поднимаю на него глаза.
— Молитвы?
— О твоей беременности.
Мои губы растягиваются в широкой улыбке.
— Ты посетил все церкви, мечети и храмы и встал на колени?
— Конечно. — В его глазах сверкает блеск. — Как и подобает доброму ангелу, которым я являюсь. У меня самый яркий нимб, помнишь? Моя молитва была услышана очень быстро.
— О чем еще ты молился?
— Чтобы сжечь любого французского адвоката, заинтересованного в тебе.
Я смеюсь.
— Это не очень-то ангельски с твоей стороны, Дом.
Он пожимает плечами.
— Мне нужно устранить любого конкурента. Уверен, даже ангелам это не помешает.
— Не сомневаюсь.
Он прижимается губами к моему лбу.
— По соображениям безопасности ты не можешь вернуться со мной в Англию, но я могу приезжать сюда.
— Почему я не могу поехать?
— Не хочу, чтобы ты приближалась к этим опасным людям.
Его лицо замкнуто.
— Есть более опасные люди, чем ты? — я хотела поддразнить его, но вижу, как он напрягся.
— Да, и они жестокие.
У меня перехватывает дыхание.
— Дом… ты же в порядке, да?
— Буду, — он подмигивает. — Я же умный, помнишь?
— Я беспокоюсь. Во что ты ввязался?
— В то, из чего могу выбраться, не волнуйся. — Он проводит ладонью по моим щекам. — Ты же знаешь, я сделаю все, чтобы ты была в безопасности, верно? Мне все равно, кого мне придется сжечь, чтобы ты осталась жива.
— Знаю. — Кажется, он хочет это услышать.
— И ты все равно будешь со мной?
— Не думаю, что у меня есть выбор, — я улыбаюсь, растворяясь в нем. — В тебе есть что-то от меня.
— И что-то от меня в тебе, малышка. — Его суровый взгляд смягчается. — Только смерть помешает мне защитить тебя.
— Эй, не говори так. — Я встаю на цыпочки и быстро целую его в губы. — Не позволяй Элоизе услышать это.
Он поднимает бровь.
— Элоизе?
Я ухмыляюсь и кладу его ладонь на свой живот.
— Это имя нашей малышки.
Его выражение лица становится любящим.
— У меня нет права голоса, чтобы назвать ее каким-нибудь не очень французским именем?
— Не будь таким ксенофобом (прим. ненавидящий иностранцев), Дом, — я закатываю глаза. — Что такого плохого в Элоизе?
— Ничего, — он улыбается в совершенно очаровательной манере. — Я просто хочу видеть это разгоряченное выражение лица, когда ты раздражена.
— Ты такой социопат, Дом.
И я люблю его за это.
— Твой любимый социопат.
Он наклоняется и захватывает мои губы в жадный поцелуй.
Три года спустя
Летний ветерок развевает мои волосы, когда я лежу на шезлонге. На мне простое летнее платье, и я пытаюсь сосредоточиться на учебнике по праву.
Это трудно.
Нет. Это невозможно.
Элоиза хихикает, бегая по пляжу. Ее темно-каштановые волосы растрепались по всему лицу. Ей достались волосы отца и часть его упрямого характера, но ярко-зеленые глаза — мои и папины.
Доминик заключает ее в объятия, и она смеется так громко, что начинает фыркать. Я не могу не улыбаться, как идиотка.
Моя книга лежит забытая. Доминик одет только в черные шорты. Вид его хорошо очерченных мышц навевает воспоминания о том, как я держалась за его талию сегодня утром.
Между ног зарождается пульсация. Физическое возбуждение с Домиником никогда не ослабевало. Я все еще бросаю ему вызов, чтобы быть наказанной до бесчувствия. Он все еще связывает меня и вызывает один сокрушительный оргазм за другим. Но иногда, когда кажется, что ему тяжело работать, он просто позволяет мне обнять его, пока засыпает.
Теперь он никогда не рассказывает мне о своих исследованиях, но это и не нужно. Я знаю, что он связан не с теми людьми. Он сказал, что делает все возможное, чтобы выбраться, защищая меня и Элоизу, и это все, что мне нужно знать. Я всегда буду гордиться тем, какой он гениальный человек, несмотря на то, что его исследования пошли по ложному пути.
Он по-прежнему летает между Францией и Англией, но я согласна с таким образом жизни. Мы все живем в огромном папином особняке. Мои родители воспитывают Элоизу так же, как и мы с Домиником. Поскольку мы оба работаем, она находит убежище у бабушки и дедушки. Папа балует ее до смерти. Проживание в особняке было единственным условием папы, когда Доминик попросил у него моей руки.
Мы сыграли небольшую семейную свадьбу перед рождением Элоизы, и это была самая лучшая свадьба, о которой я могла мечтать.
Доминик и Элоиза — единственное, чего я хочу от жизни.
Элоиза занята строительством своего замка из песка. Доминик говорит ей, что принесет воды, и идет в мою сторону.
Я закусываю нижнюю губу, наблюдая за тем, как ловко движется его тело. Все это мое. Он мой.
Муж садится рядом со мной
