— Хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
— А что должно быть не так, Каролин?
Вопрос был задан мягко, с легкой укоризной в голосе.
— Потому что… — она не договорила, заметив на столе шприц, и повернулась к нему. На лице ее застыл ужас. — Ты наркоман!
Он ничего не сказал, смотрел на нее и ухмылялся.
— Как ты посмел! Как ты посмел явиться в этот дом, выдать себя за Александра Макдауэлла и при этом еще и накачиваться наркотиками!
— Видишь ли, они обладают антисептическим действием, — пробормотал он.
— Я бы сейчас разбила твой шприц вдребезги, если бы не боялась подцепить СПИД! — возмущенно воскликнула Каролин.
— О, можешь не беспокоиться. Во второй раз я им не воспользуюсь. Он рассчитан на одну дозу. — Было видно, что ее гнев лишь рассмешил его.
— Подонок! — бросила она ему. — Надеюсь, ты не собираешься окочуриться в нашем доме. Бедная тетя Салли этого не переживет!
— А с какой стати?
— Ты явно ввел себе что-то возбуждающее. Кокаин или типа того. У тебя учащенное, поверхностное дыхание и, готова спорить, зашкаливает пульс.
— А что, если пульс у меня зашкаливает потому, что ты рядом, доктор Каролин? — насмешливо спросил он.
— Я сейчас пойду приведу миссис Хэтэвэй. Пусть она как медсестра проверит тебя.
— Не волнуйся, со мной все в порядке.
Она смерила его презрительным взглядом. Боже, и это роскошное чудовище развалилось на ее любимом диване!
— Я бы убила тебя собственными руками, — заявила она ему и направилась к двери.
— Не переживай, ты еще можешь повторить попытку.
Она застыла как вкопанная. Неожиданно в душу ей закралось страшное подозрение. Не говоря ни слова, она подошла и взяла использованную упаковку от лекарства, которая лежала рядом со шприцем. Даже в тусклом свете камина она смогла прочесть название. Это оказался эпинефрин, препарат, снимающий тяжелые аллергические реакции. Такие, например, как реакция на креветки.
И тогда до нее дошло. Ощущение было такое, словно ее кто-то больно пнул ногой в живот. А все из-за нее, это она виновата, что ему пришлось ввести себе этот препарат. Ее затрясло. Затрясло с головы до ног, причем с такой силой, что она даже не услышала, как он поднялся с дивана и, встав позади нее, обхватил ее руками и прижал ее спину к своей влажной от пота груди. Прижал так близко, что она ощутила его сердцебиение.
— Не переживай, Каролин, — прошептал он ей на ухо. — Я вовремя вернулся к себе, и никто ничего не заметил. Ты не первая, кто пытался меня убить, и, предполагаю, не последняя. По крайней мере ты это не нарочно сделала.
— Но это невозможно, — тихо возразила она. — Этого не может быть.
— В жизни возможно все. Ты слишком долго прожила в стенах этого дома, иначе бы ты знала. Даже если восемнадцать лет назад ты и стала свидетельницей того, что кто-то в меня стрелял, это еще не значит, что я умер.
Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Ей хотелось отстраниться от него как можно дальше, лишь бы не слышать, как бешено бьется его сердце. Но она не смогла. До этого момента она не слишком обращала внимание на то, какой он высокий и сильный, и вот теперь она просто утонула в его объятиях — сущая малютка по сравнению с ним.
— Это еще не доказательство, — не слишком убедительно возразила она, в надежде, что он ее отпустит.
Но Алекс не отпустил.
— Верно, не доказательство. У многих людей аллергия на креветок. А еще у многих голубые глаза и внешнее сходство со мной. И у сотни людей на бедре шрам.
Как она только забыла! Ведь это было так просто, так очевидно. И ее вновь пронзило чувство вины.
Ей тогда было девять, ему четырнадцать, и он дергал ее за длинные светлые косы, щипал, щекотал, доводил, как мог, пока в один прекрасный день она не осмелилась дать сдачи.
К сожалению, они тогда стояли на вершине утеса рядом с Южным пляжем. Она отпихнула его, Алекс потерял равновесие и скатился вниз по каменистому склону. На нем были лишь обрезанные джинсы. В основном он отделался ссадинами и синяками, если не считать длинной раны, что протянулась через все левое бедро. На рану пришлось накладывать швы, а у Каролин случилась истерика. Тогда ее не утешило даже то, что Алексу очень нравилось быть предметом всеобщей заботы. И он был страшно доволен, что заставил ее остро переживать собственную вину.
Точно так же, как и сейчас.
— Шрам? — машинально переспросила она.
— Ну да, тот самый, который я заработал, когда ты столкнула меня с обрыва.
Кстати, это была еще одна их общая тайна. Тогда Алекс никому ничего не сказал. По его версии, он просто дурачился на вершине, нечаянно оступился и сорвался вниз. И хотя этот заговор молчания дал ему над ней дополнительную власть, Каролин так и не осмелилась рассказать правду. И ее никто не знал — никто, за исключением настоящего Александра Макдауэлла.
Который теперь стоял позади нее, обхватив ее руками и прижимая к себе, и она слышала, как колотится в его груди сердце.
— Все равно не верю, — прошептала она.
— Не хочешь верить, — поправил он ее.
— Отпусти меня.
— Пожалуйста.
Каролин даже не заметила, как он оторвал ее от пола, а когда отпустил, она, на какой-то миг лишившись опоры, чуть не упала. Снова обретя равновесие, она посмотрела на него снизу вверх. Он показался ей одновременно и усталым, и довольным.
— Хочу взглянуть на шрам.
— Фома неверующий, — упрекнул ее Алекс. — Но если ты не против, то и я тоже.
С этими словами он расстегнул молнию джинсов. Каролин в ужасе вскрикнула. Он же расплылся в улыбке и как ни в чем не бывало стащил джинсы с узких бедер. Левое бедро пересекал шрам — точно такой, каким она его помнила. Что тоже показалось ей крайне подозрительным.
— Не слишком похоже, что этому шраму двадцать лет.
В ответ Алекс лишь театрально вздохнул и, не успела Каролин сообразить, что он делает, как он схватил ее за руку и рывком прижал к ноге.
— Тебе нужно пощупать, чтобы убедиться? — прошептал он, встав к ней почти вплотную. — А что еще тебе хотелось бы пощупать?
Она попыталась вырваться, однако он силой удержал ее ладонь. Его кожа была горячей и гладкой, и лишь шрам был единственной неровностью под ее пальцами. Неожиданно в комнате стало тихо. До слуха Каролин доносилось лишь шипение и потрескивание углей в догорающем камине. А еще она слышала, как бьется его сердце и как трепещет ее собственное.
Она едва не поддалась безумному порыву — опуститься перед ним на колени и прижаться губами к его шраму.
Каролин опустила глаза, опасаясь, как бы он не угадал ее безумное желание и не понял все, что творится с ней. Он всегда знал ее как свои пять пальцев — какой беспомощной и ранимой она была, чего ей хотелось, чего ей недоставало. В душе она была даже рада, что он исчез на годы ее взросления. Раскаяние и страх, что жили с тех пор в ее сердце, — не столь великая цена за то, что ее на время оставили в покое. И вот теперь он снова оказался с ней рядом. Ее ладонь была прижата его ладонью, его тело вплотную соприкасалось с ней, и она кожей ощущала сквозь тонкий хлопок футболки жар его тела.
