— Говори, проститутка дешевая, от кого нагуляла? — и мать в очередной раз огрела палкой по спине. — Говори, шлюха, от какого кобеля понесла?
Безмолвие блудной дочери доводило Валентину Ивановну до исступления, она готова была убить порченую девку:
— Что молчишь, сука? Почему не сказала, когда можно было аборт сделать? Кому ты теперь со своим ублюдком нужна, кто тебя возьмет, суку продажную?
Избитая до крови, Тамара продолжала неподвижно сидеть на стуле. За время грозы она так и не произнесла ни слова, так и не поняла, что происходит. Даже ни разу не попыталась увернуться от удара. Только устав от собственного крика мать обратила на это внимание и уже спокойнее спросила:
— Чего молчишь, шлюха подзаборная? Я с тобой разговариваю или со стеной? К кому за алиментами обращаться? — но вновь не получила ответа. Избитая дочь как ни в чем не бывало продолжала разглядывать движущиеся картинки на экране телевизора.
— Я к тебе обращаюсь, между прочим. Ответь хоть что-нибудь, мерзавка. От кого тебя раздуло?
В очередной раз не получив ответа, мать пригляделась к дочери. Как странно она отреагировала на скандал — ни слез, ни попытки оправдаться, ни мольбы о прощении. Ноль. Она вроде и не слышала материного крика!
— Тома!
Ничего. Мать подошла вплотную, дернула за плечо:
— Эй, ты жива?
Тома на мгновение повернула голову в сторону матери, посмотрела на нее пустым безумным взглядом и снова отвернулась к телевизору.
— Эй, девка, ты в порядке? — но Тома уже не поворачивалась.
— Ты тронулась, что ль? — тревога сквозила в голосе матери. Кликнула на помощь мужа. — Эй, Саш, погляди-ка, что с ней такое? Она, никак, рехнулась?
Гинеколог определил двадцатичетырехнедельную беременность (мать ужаснулась — это ж почти шесть месяцев!). Психиатр — временное помутнее рассудка, вызванное стрессом. Предупредил:
— Собственно, это не совсем безумие. Видимо, она перенесла очень сильный шок. И, чтобы не сойти с ума по-настоящему, она полностью ушла в себя. Это как пробки предохраняют от замыкания в сети — при малейшей перегрузке в целях защиты они отключаются. Так и у человека. При сильном стрессе срабатывают своеобразные предохранители. Она просто живет в своем мире, застряла где-то на перепутье. Может быть, какое-то яркое событие сможет вернуть ее в нормальное состояние. Может быть, повтор той ситуации, стресса выведет ее из заторможенности. А может, наоборот, после повтора она как раз и утратит возможность вернуться к нормальной жизни. Видите ли, психика — очень тонкая материя, ничего гарантировать нельзя. Может быть, ее затворничество — временное явление, а может быть и нет… Могу порекомендовать покой, покой и еще раз покой. Медикаментозного лечения пока назначать не буду ввиду интересного положения пациентки. Плод и так развивается в неблагоприятной обстановке, а сильные лекарства его определенно изувечат. Вы же не хотите внука — урода? Если не придет в себя самостоятельно, после родов начнем лечение.
Уже гораздо бережнее родители продолжали водить Тамару на работу и встречать по вечерам. Оставить ее дома с больничным из психдиспансера — на всю жизнь навесить ярлык сумасшедшей. А так, может, еще и оклемается? Работу свою она выполняет, в отделе никто не догадывается о ее душевной хвори. Конечно, некоторые странности не укрылись от коллектива, но "странная" — это еще не диагноз… Пусть работает, пока получается…
Не пытались больше при помощи сподручных средств выпытать у блудницы имя соблазнителя. Правда, совсем обойтись без упреков они не могли и периодически таки награждали беременную дочь затрещиной: у, шлёндра, потаскуха бесстыжая!
По-прежнему частенько в обеденный перерыв ее похищал Влад, набираясь энергии для последующих сексуальных оргий на стороне и в супружеской постели. Беременность Тамары его уже не тревожила. Его никто не разыскивал, не предъявлял моральных и материальных претензий. Он совершенно успокоился и вел привычный образ жизни. В сексуальном плане беременность Тамары ему не мешала. Напротив, было нечто душещипательное в занятиях сексом с умалишенной беременной партнершей — этакую изюминку не каждому дано попробовать! К тому же Тамара была так хороша и необычна в беременном виде — маленькая, тоненькая, с аккуратненьким, таким ладненьким и аппетитным животиком. И так приятно было положить на него руку и чувствовать, как там, внутри Тамары, шевелится маленькое существо — его ребенок…
Вот когда в конце марта Тома ушла в декрет — Влад взвыл. В обеденный перерыв ее больше не "оприходуешь", домой соваться страшно — как бы ее родители не вычислили и не предъявили претензии соблазнителю дочери. Но, опять же, голод — не тетка, да и Любаша, сука ненасытная, вряд ли будет ждать, пока Тамара родит: не получит свою порцию десерта — живо из дома вышвырнет, как нашкодившего котенка. И, промучившись три недели, таки рискнул. Удалось! Дальше действовал по той же схеме, сильно не наглея, только когда уж совсем приспичит. Выжидал у подъезда, когда мать вместе с младшей дочерью выйдут из дома (обжегшись со старшей, мать теперь водила Надю в школу и обратно) и быстренько наверх, на четвертый этаж. Неразумная Тамара открывала дверь, ну а дальше — все как обычно… Подлецу даже в голову не приходило поберечь будущую мать. Ни разу не задумался, мерзавец, что своим огромным Монстром может спровоцировать преждевременные роды. Это все мелочи, ему надо получить свою дозу, НАДО! Иначе как же он обслужит супругу, и чем ему заниматься по вечерам, если не сможет коллекционировать девочек?!
* * *
Первого июня, в международный день защиты детей, Тамара родила сына. Роды были тяжелые, так как роженица не совсем понимала, что с ней происходит и не могла выполнять команды акушерки. Однако кесарева сечения удалось избежать и ребенок появился на свет естественным путем.
К счастью, опасения докторов и новоявленных бабушки с дедушкой не сбылись — несмотря на заторможенное состояние роженицы, мальчик родился здоровеньким и довольно крепким: целых три килограмма двести граммов и пятьдесят один сантиметр ростом, что для хрупкой узкобедрой роженицы очень даже немало.
Мама же, казалось, и не заметила появления на свет ребенка. Почти сутки она лежала, равнодушно разглядывая потолок в палате-боксе. Но все изменилось, когда нянечка принесла кроху на первое кормление. Правда, безумная мать не понимала, что делать с пищащим комочком, и нянечке пришлось усадить ее поудобнее, приготовить к кормлению грудь и самой приложить к соску голодного младенца. И, как только теплые крошечные губки захватили грудь и начали сладко причмокивать, в глазах мамы сверкнула искорка сознания. Она уже осмысленно стала разглядывать аппетитно чмокающее существо: кто это? Откуда ты взялся, малыш?! И вдруг словно разорвалось что-то внутри — слезы брызнули из глаз, скороговоркой посыпалось: детка, деточка моя, сыночек, кроха моя ненаглядная!
