— Ладно-ладно, Машенька, — он обнял ее за плечи, — я прямо прослезился, честное слово. Вся моя ерунда не стоит и слезинки твоей чистой радости.
С грохотом в дом ворвался Володя.
— Ну что, добры люди. К столу, к столу.
— Подожди. Васька, иди сюда. Я тебе одну вещичку покажу. Шубу накинь только. — И потащил ее на мороз. — Смотри, специально для тебя припас. Он поднял руку в небо. Видишь, звезда взошла. Рождество сегодня.
Они вернулись в дом. Стол наполнился какой-то дивной снедью. Невиданные грибы и ягоды, лосятина и медвежатина — засоленная, запеченная, засушенная, заквашенная, какая-то удивительная рыба и какие-то пироги чудесные.
— Какие вы молодцы, на Рождество приехали. В такой благословенный день. Вы специально так подгадали или случайно вышло?
— И так и эдак, — засмеялся Юрий Николаевич. — Тут твоя жена рассказывала историю вашего здесь поселения. Я прямо прослезился.
— Юрочка, ну что я такого сказала? — застеснялась Маша. — Да что все про нас и про нас. А вы, Васенька, про себя расскажете?
Васе было просто нечего сказать. В этом глухом лесу, в этом теплом доме, с этими чудесными людьми она чувствовала себя полной дурой. Абсолютной. Бессмысленной и набитой.
…На завтрак подавали блинчики с творогом. Оказывается, они здесь все делали сами — и творог, и сметану, и сыр, и даже хлеб пекли. Все это и было на столе, только мужчин за столом не было. Маша рассказала, что с самого утра — и что не спится? — они укатили в лес на снегоходах. То ли проветриться, то ли пострелять. Маша уже подоила корову.
— А бог их знает, у них, у всех этих мужчин, такие странные фантазии. А мы тут сейчас пельменьчиков налепим к их приезду. Баньку вам на вечер истопим. Все успеем. Мы теперь, Васенька, вас слушать будем по радио. Володенька настроит наш приемник на вашу «Точку». И будем слушать. Вот как будет хорошо.
Что они могли от нее услышать? О чем она могла им рассказать?
Тем временем лепили пельмени с лосятиной. Васины руки совсем не слушались, и ее пельмени получались то кривенькие, то косенькие, то попросту дырявые, а Маша все рассказывала ей разные рецепты пельменей и всяких других глупостей, с помощью которых, как все знают, мостится широкая и удобная дорога к сердцу любого мужчины… Васе вдруг захотелось научиться готовить вкусную еду. Но она понимала, что никогда не справится с такой задачей. Для этого нужно если не чутье организма и необычная органика души, то, по крайней мере, талант.
Кроме рецептов Вася узнала, что летом здесь отличная рыбалка, и опять ей захотелось научиться рыбачить, чего никогда не приходило в голову. Приехать сюда и тихо сидеть с удочкой у реки. Сидеть и сидеть. Сидеть и сидеть. И тут она поняла, что для этого нужно внутреннее равновесие, которого у нее сроду не бывало.
И ей показалось, что, может быть, именно в поисках этого самого равновесия она и попала сюда. Но прежде — к Юрию Николаевичу.
— А знаете, Васенька, Юрочка изменился. Очень изменился. После встречи с вами. — Она не поднимала глаз от стола. — Это очень заметно.
Васе нравилась такая ее прямая простота. Да и что им было скрывать? Они здесь просто жили.
— Вы его не оставляйте. — Вася поняла, что где-то это слышала. — У него нет уже прежней жизни, и пути назад тоже нет. Ему без вас плохо будет, я все вижу.
Помолчали.
— Ну вот и банька у нас сама собой истопилась.
Вполне свежие Володя и Юра вернулись наконец из своего леса.
— Ну что вы тут поделываете? Баню натопили? Чай поставили? О, молодцы, вы тут на хозяйстве. Может, и Вася чему научится. Будет забавно посмотреть в нашем далеке на эти ее, так сказать, успехи. Ну что, чайку или в баньку? — Скворцов хитро переводил глаза с Володи на Машу, на Васю. — Чайку или в баньку? Ну раз все молчат, тогда мы с Васькой в баньку.
«То ему чайку, то баньку». — Однако Вася покорно поднялась.
Кайф был в бане непередаваемый. Эйфорические пары какой-то неизвестной травы воскресили их задолбанные жизнью члены. И в конце концов только снежный сугроб, растопленный сожженными попами, вывел из затмения. Неузнаваемые даже для себя, оказались они снова за столом, где застали счастливых хозяев. И уже снова слушали певучую Машу:
— А мы тут подарочек, Васенька, вам подготовили. Мы с детишками иной раз, от зимней тоски прячась, рукодельничаем. Вот и сплели туфельки из бересты. Возьмите, пожалуйста, от всей души.
Вася уже влезала в берестяные башмачки. И они ей были в самый раз.
— А что, Юрий Николаевич, на прием пойти в Кремль? С вами. Хоть есть теперь в чем. Доложим президенту о развитии народных промыслов.
— Юрочка, а как тебя Васенька порой называет славно — Юрий Николаевич, ведь есть в этом какая-то особенная симпатия.
— Надеюсь, ты не будешь всех нас больше травить своей охотой, — включился в беседу Володя.
— Действительно, охота и охота. Будто кушать нечего. — Маша была прагматична. Охота у нее соединялась только с голодом.
— Вы дикие люди. Я, может, только на охоте и отдыхаю.
— Дурак. Поспал бы лучше лишний час.
— Понимали бы чего. Это ж целая психологическая наука. Охота требует особой концентрации, и это единственное, что выбивает из моего мозга все говно, которое сидит в нем, не вылезая. Там другая форма сосредоточения. Клин клином.
— Ну тогда я вот лично отдыхаю только в кресле у зубного врача. Ни о чем другом думать не могу, кроме как о нем, любимом, — встряла Вася.
— А вы шутница, — засмеялся Володя.
— За это я ее и полюбил. — Юрий Николаевич, обняв Васю за плечи, притянул к себе.
— На охоту так на охоту, Юрий Николаевич. Куда скажешь, туда и пойдем, — выговорила Вася с отчаянием.
— Горжусь собой — вот оно, воспитание. Спать сейчас пойдем. А завтра все решим по-новому.
На следующий день все опять искрило и мелькало. Катались на снегоходах. Никого не стреляли. Горело солнце, освятив окрестные красоты и лица новоявленных спортсменов. Потом валялись в снегу. И вдруг, гоняясь друг за другом по полю, они увидели насмерть напуганную лису, выбежавшую на поляну. Лиса была совсем не огненно-красная, как ее обычно описывают в книжках или рисуют, а такая линяло-потасканная. Выпучив глаза, она в ужасе смотрела на незнакомый мир, который так неожиданно ворвался в ее тихое бытие средь зимнего затишья. Она напряженно стояла на краю поля, пытаясь понять — снится ли ей все это, или, может, она проснулась уже на другом свете. Тряхнув головой, чтобы отвязаться от дурных мыслей, и решив, что обезумела, лиса ринулась обратно в лес — от греха подальше, под радостные крики действительно спятивших от свободной радости людей. Они любили эту лису.
