Потом она бежала, кричала и снова бежала рядом с Пиресом и кем-то из рабочих, чтобы заглянуть в котлован, и заранее ужасалась зрелищу, которое могло предстать ее глазам, из которых градом катились слезы. На секунду слезы ее ослепили, а потом она услышала, как Пирес что-то крикнул по-португальски и вместе с несколькими рабочими спрыгнул в котлован, где скрежещущий грузовик выбрасывал из выхлопной трубы клубы черного дыма и завывал, как раненый зверь.
— Маршалл! Маршалл! — услышала она чей-то истеричный вопль, не сознавая, что это кричит она сама, пока один из стоявших рядом рабочих не встряхнул ее с силой и не дал ей пощечину; она ошеломленно умолкла, а он тут же что-то затараторил извиняющимся тоном по-португальски.
Она увидела, как мертвенно-бледный, трясущийся Пирес извлек из котлована сначала одного, а потом другого плачущего ребенка и подал стоящим наверху людям, и ее оцепеневший мозг отметил, что они по крайней мере вроде бы почти не пострадали. А Маршалл? Хотя ее побелевшие губы онемели, мысленно она продолжала выкрикивать его имя. Она не может без него жить…
— Я не хочу показаться беспомощным, но был бы рад, если бы кто-нибудь подал мне руку, чтобы выбраться из этой чертовой дыры. — Келси услышала этот такой знакомый низкий голос, она увидела, как Маршалл выбрался чуть ли не из-под самого грузовика и, стоял, шатаясь; его с ног до головы покрывала смесь цемента и кирпично-красной земли, которая прилипла к его одежде, как сгустки крови. Она стояла, бледная как мраморная статуя, и изо всех сил пыталась осмыслить увиденное. Он жив! Он цел! Он не погиб!
Маршалл. Она повторяла это имя, как беззвучную молитву, и, должно быть, хотя она и молчала, он почувствовал, что с ней что-то неладно, так как повернулся и посмотрел в ее затуманенные глаза как раз в тот миг, когда они начали закрываться и она внезапно повалилась на спекшуюся землю в глубоком обмороке, так и не узнав, что он выкрикнул ее имя и пулей вылетел из зияющего котлована.
— Маршалл… — первое, что выговорила Келси, приходя в себя в его руках. Ее встряхнула долгая судорога, отозвавшаяся и в нем, и на мгновение ей показалось, что ее хрупкому телу не выдержать нахлынувших с небывалой силой чувств. — Я думала, ты погиб. — Его смуглое лицо расплылось у нее перед глазами: душившие ее слезы полились из глаз сплошным потоком, а он, услышав ее всхлипы, вздрогнул и с перекошенным от сострадания лицом прижал ее к себе.
— Келси, все хорошо.., все хорошо, любимая. — Звук его голоса лишь подчеркнул всю невосполнимость того, что она чуть было не потеряла, и у него хватило ума дать ей выплакаться, поглаживая дрожащей рукой по волосам. Тем временем рабочие занялись грузовиком, а Пирес понес детей к себе в машину. — Иди ко мне. — Он взял ее на руки и, не обращая внимания на ее едва слышные протесты, отнес в тень дома. — Знаешь, Келси, это для нас с тобой типичная история, — насмешливо пробормотал он ей на ухо, едва ее рыдания стихли. — Я себя чувствую как боксерская груша, и мне же еще приходится тебя успокаивать. Кто бы этим со мной занялся? — Он хотел разрядить атмосферу, но едва она посмотрела вверх и увидела, как на его скуле наливается синевой огромный кровоподтек, как тотчас до боли прикусила губу, чтобы не разрыдаться снова. Она так его любит — и вот сейчас чуть было не потеряла навсегда.
— Ты чуть не погиб. — Она говорила с трудом, а когда вспомнила весь этот ужас, ее огромные глаза стали еще больше. — Этот грузовик…
— “Чуть” не считается, — мягко ответил он, откидывая волосы, упавшие на ее зареванное, потное лицо. — Я об этом не хочу вспоминать, не думай и ты. — И он снова прижал ее к себе.
— Но, Маршалл…
— Ну хватит, — твердо произнес он, окинув взглядом ее дрожащие губы и глаза в пол-лица. — Сейчас мы поедем в гостиницу, выдуем пару кофейничков, и ты снова будешь свеженькая как огурчик. Малыши в порядке, я в порядке, ну и делу конец. О'кей?
— О'кей, — бесцветным голосом согласилась она. — Я уже могу идти сама.
— Может быть, но мне уж очень нравится, когда ты у меня на руках. — Глядя ей в глаза, он понес ее к “рейндж-роверу”; она тоже не отрываясь смотрела на его смуглое лицо, покрытое грязью и залитое потом, с болью и любовью.
— Маршалл, — тронула она его за руку, когда он подсадил ее на сиденье и пошел садиться за руль.
— Да? — От палящего солнца его карие глаза были прищурены, в прорехе разорванной рубашки были видны черные волосы на груди. Что-то у нее внутри перевернулось, но она заставила себя произнести мучившие ее слова, не давая себе времени на размышления. Она должна быть с ним любой ценой.
— Ты еще хочешь на мне жениться? На секунду ей показалось, что он не расслышал — его лицо не изменилось, но затем она заметила, что весь он будто окаменел.
— Жениться на тебе? — хрипло переспросил он.
— Да. Ты этого еще хочешь?
— Да, хочу. — В том, как он вдруг замер, было что-то для нее непонятное.
— Тогда я согласна. — Ей пришлось секунду подождать, прежде чем она увидела по его глазам, что до него дошел смысл сказанного.
— Что ты сказала?
— Я согласна. Я выйду за тебя замуж. Когда пожелаешь. — Она почувствовала, что ее голос срывается, и ей страшно захотелось, чтобы он что-то наконец сделал, как-нибудь отреагировал.
— Почему? — Он придвинулся к ней так близко, что ей стала видна едва заметная щетина под его смуглым подбородком, а в нос ударил лимонный запах его одеколона. Он не прикоснулся к ней, лишь уперся руками в края дверного проема машины и пристально вгляделся в ее золотистые глаза. — Почему, Келси? Отчего ты вдруг передумала?
Оттого, что моей любви к тебе хватит на нас обоих, мысленно ответила она ему. Потому что мир без тебя для меня пуст. Потому что, когда я подумала, что ты погиб…
— Какая разница? — сказала она вслух и трясущейся рукой убрала волосы со лба. — Ведь ты этого хочешь, или я ошибаюсь?
— Да, я этого хочу. — Он обошел машину, забрался на сиденье рядом с ней и, не говоря ни слова, завел двигатель. Несколько минут они ехали молча, а потом он съехал с дороги на извилистый, заросший травой проселок и отключил зажигание.
Дрожа от волнения, смешанного с испугом, она ждала, что он ее обнимет или отпустит какую-нибудь колкость, но он не сделал ни того, ни другого, а лишь положил свои мускулистые руки на руль и посидел, глядя на расстилавшуюся перед ними небольшую долину.
— Это навсегда, Келси. — Она не поняла, почему он говорит таким бесстрастным тоном, и ей вдруг захотелось плакать. — Не какая-нибудь легкомысленная связь, которую через несколько лет можно и разорвать. Это будет настоящий брак, во всех смыслах. Понимаешь?
