Это признание все меняло. Значит, он жаждал мести, а не выгоды, догадалась Корделия и побледнела. Он все предусмотрел.
— Еще одно... и, несомненно, самое важное... — Гвидо поколебался, прежде чем продолжить.
Сейчас он заговорит о ребенке, подумала она, и возможно, предложит мне сохранить видимость брака.
— Мне понадобилось немало времени, чтобы усвоить простой урок, — после долгой паузы выдавил Гвидо. — Но потом я понял: все, что произошло десять лет назад, банальность.
— Б-банальность? — заикаясь, повторила Корделия.
— Конечно. Ты увидела меня в объятиях бывшей подружки и ответила ударом на удар, а я возненавидел тебя и лелеял эту ненависть все десять лет — одним словом, вел себя как мальчишка, а не как мужчина.
Голова у Корделии закружилась. Гвидо говорит так откровенно и честно... Неужели он наконец простил ее?
— Ты сказала, что хочешь меня... Так, значит, мир?
Она встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах такое же страстное желание, какое испытывала сейчас сама.
— Мир, — подтвердила она, не задумываясь.
Он облегченно вздохнул и крепко обнял ее. Прижавшись к нему, Корделия услышала, как бьется его сердце — громко и часто, словно после долгого бега.
— Эугения здесь, — помолчав, сказал он, и она вздрогнула. — Джакомо тоже. — 4Поймав ее озадаченный взгляд, Гвидо пояснил: — Я собрал всех, кто так или иначе участвовал в разрыве нашей помолвки десять лет назад... кроме Умберто, — грустно добавил он и повел ее в столовую. — Они сейчас ужинают. Твой приезд будет для них неожиданностью.
— Ты спланировал это заранее? — удивленно спросила Корделия, но Гвидо уже открывал перед ней дверь.
Головы всех, кто сидел за столом, разом повернулись к ним.
Джакомо Кастильоне был явно рад увидеть внучку. Леонардо приветствовал ее широкой одобрительной улыбкой. Отец Гвидо, Франческо, посуровел, а лицо его жены, Альбертины, застыло. Эугения, которая сидела рядом с ней, засияла ослепительной улыбкой.
Этой все нипочем, с горечью подумала Корделия. Ей было приятно оказаться в теплых объятиях деда на фоне весьма прохладного приема со стороны родителей Гвидо. Поздоровавшись со всеми, она села. Как же доказать, что Эугения лгала, упорно размышляла девушка. Как заставить эту интриганку показать свое истинное лицо?
Ее заставил очнуться торжественный голос Гвидо.
— Я хочу рассказать вам одну историю, — начал он, стоя у мраморного камина.
Слушать рассказ о послании на зеркале, о грязной заметке в газете, о фотографиях, подложенных в ее сумку, было для Корделии сущей пыткой.
Когда Гвидо замолчал, Франческо Доминциани выдохнул с отвращением:
— Какая мерзость!
Его супруга, лицо которой стало ледяным при одном упоминании имени Жаклин Ксавье, твердо заявила:
— Это происки крайне безнравственной женщины.
— На такое способен только подлец! — возмутился Джакомо Кастильоне.
— Теперь я понимаю, почему мне никогда не нравилась эта Жаклин, — словно размышляя вслух, произнес Лео и скорчил брезгливую гримасу.
— Как я тебе сочувствую! — ахнула в свою очередь Эугения, бросив на жену кузена жалостливый взгляд.
Это восклицание вызвало неловкую паузу, так как никто, кроме нее, не подумал о Корделии.
— Как вы считаете, кто мог организовать эту травлю? — спросил Гвидо.
На лицах присутствующих отразилась озадаченность. Видимо, они до сих пор и не сомневались в том, кто это мог быть.
— Жаклин тут ни при чем, — продолжил Гвидо и достал из внутреннего кармана пиджака какую-то бумагу. — Это был член нашей семьи, человек, которому мы доверяли.
Корделия бросила быстрый взгляд на Эугению и увидела, что та побелела как полотно. Значит, это все-таки была она, а не Жаклин!
— Тебе следовало быть осторожнее, дорогая кузина, — сказал Гвидо. — Ты же знаешь, что Гильельмо дотошный следователь.
Казалось, в комнате произошел взрыв. Супруги Доминциани быстро и горячо заговорили по-итальянски, вероятно, защищая племянницу, которая сразу же разрыдалась.
— Говорите по-английски, — попросил их Гвидо, сохраняя полное спокойствие. — Корделия теперь уже лучше знает итальянский язык, но вы говорите слишком быстро, а у нее есть право понимать все, что здесь происходит. И вообще, прежде чем утешать мою кузину, позвольте мне рассказать, как ей удалось осуществить свой план.
Все притихли.
— За неделю до нашей свадьбы с Корделией Эугения побывала на моей яхте. Видимо, ей удалось подкупить горничную. — Гвидо передал отцу документ, который держал в руке. — Эта девица регулярно звонила Эугении во время нашего свадебного путешествия, а потом та специально прилетела в Канаду, чтобы передать своей сообщнице конверт с фотографиями и газетной вырезкой. Их видел один из членов команды. Фотограф, который продал моей кузине снимки, тоже готов опознать ее, так что улики против Эугении неопровержимы.
— Как ты мог подумать, что я способна на такое?! — сквозь слезы выкрикнула Эугения.
— Но ведь это было не в первый раз, не так ли? — не выдержала Корделия и медленно встала.
— Что ты имеешь в виду? — враждебно посмотрела на нее та.
— Когда десять лет назад мы с Гвидо обручились, ты решила разлучить нас.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ах, вот как! — неожиданно набросился на нее Гвидо. — А ты не забыла, как сказала мне, что застала Умберто с Корделией, когда они занимались сексом в моей машине!
Альбертина Доминциани сделала огромные глаза, потрясенная такой откровенностью, и с упреком посмотрела на сына.
— Извините, — обратилась к ней Корделия, — что вам приходится выслушивать такие вещи, но пришла пора все выяснить. Меня обвиняли несправедливо, и я хочу, чтобы все наконец узнали правду.
— Да, — равнодушно сказала Эугения, — мы с Умберто решили разделаться с вами. Между ним и Корделией ничего не было. Я выдумала ту историю от начала до конца.
В столовой наступила мертвая тишина.
— Но почему? — с болью в голосе воскликнул Гвидо. — Зачем тебе понадобилось поливать грязью мою невесту? Мы же с тобой родственники. А Умберто был моим другом...
Эугения отвернулась, давая понять, что отказывается отвечать.
— Она была влюблена в тебя, Гвидо, — пояснила Корделия и вздохнула. — Видимо, это было нечто большее, чем просто увлечение. Эугения сочла, что я вторглась на ее территорию, и возненавидела меня.
— Я потрясен, — признался Франческо Доминциани, обращаясь к Корделии. — Мы принимали на веру все, что говорила племянница.
