— Конечно! Она там лежит себе, ноги задрав, вкусненьким кормится, — ворчал Маркелов, — а нам за ней разгребай!
— Так залети, Саввушка, и тоже отдыхай себе на здоровье, тебе еще и миллиончик приплатят, в чем проблема? Большого потного вонючего брутала подогнать? — зло усмехнулась тогда Горянова.
И Маркелов заткнулся, потому что понимал: Даринка вообще взяла себе два самых запущенных Олькиных проекта. Остальные были не такие муторные. Один Лилька подхватила, еще один отдали Лешке, последний, почти законченный, собиралась курировать новая девочка, только что пришедшая в Гродинку. Девочка была миленькая, пугливенькая, немного не дура, в общем, офисные мальчики прониклись. Нормально же все!
И только Горяновой было серовато: времени в сутках не прибавлялось, а Егоровский режим — ровно в пять — коррекции не поддавался. Работать по ночам уже не было сил: Даринка и так целых полмесяца спала по три часа в сутки, ведь свидания с Егоровым отменить было невозможно. Он не принимал отказов. Дошло даже до такого, что Горянова раза два или три обессиленно засыпала у него прямо в машине, а проснувшись, судорожно пыталась придумать правдоподобные оправдания, чтобы деятельный Егоров ни о чем не догадался. Кроме того, появилось еще одно существенное неудобство: на свои объекты Горянова теперь сбегала втихаря рано утром, потому что ездить на объекты одной, по мнению Льва Борисовича, красивой девушке было очень опасно. И лишь только егоровский джип срывался от Гродинки, Даринка тут же ловила такси. Объекты располагались, как назло, в отдаленных уголках города, и достаточно существенное время теперь у Горяновой занимала дорога. Очень накладная такая дорога. Ведь на своей кореянке девушка ездить не могла — точно знала: Левушке ее маршрут по секундам распишут. А зачем нарываться на вежливый стальной скандал?
Но в остальном — все было не просто хорошо — все было замечательно! В шкафу росли ряды красивой одежды, холодильник ломился от яств, а Горянова в роли любимой девушки Егорова обзавелась полезными знакомствами, буквально за этот месяц став «своей» среди некоторых жен городской элиты. Она очень старалась: не берегла, а сразу надевала егоровские обновки, навешивала на себя цацки «много и богато» и теперь блистала, сияла, сверкала. И локоны крутила каждый день. Герцогиня Кембриджская, блин. Вот только итальянский не бросила (хотя Егоров предлагал), а наоборот, послушно зубрила: so, sai, sa, sappiamo, sapete, sanno, saputo.
Время близилось к обеду, и голодная, измотанная Горянова, возвращаясь в Гродинку с последнего на сегодня объекта, девушка устало смотрела в окно. Они проезжали как раз возле городского парка, и тут Даринка с удивлением увидела осень, уже позднюю, начинавшую сильно облетать, но все еще красивую, разноцветную, яркую. Солнце стояло над городом, согревая все вокруг последним теплом. Да! Это был прекрасный день невероятной осени, той самой, что в этом году беззвучно растворилась в вечных горяновских делах.
— Остановите здесь, пожалуйста, — не смогла сдержаться Даринка.
Она выскочила из такси, и ей было уже абсолютно наплевать на то, что в Гродинке ждал вечный, нескончаемый поток дел. Ей сейчас, во что бы то ни стало хотелось насладиться этим солнечным, прохладным, таким невероятно свежим днем. Она тихо брела по парку, дыша городской суматошной тишиной, потом посидела на лавочке возле разноцветных кленов, сорвала запоздалый боярышник, вдохнув его чудесный аромат, полюбовалась на сочную рябинку и прыгающих по ней воробышков. Вспоминая детство, сорвала с куста снежноягодника его сочные белые плоды и потом, шагая, лопала их носком обуви, слушая, как взрываются маленькие белые бомбочки под ее ногами. Между тем желудок уже ворчал, крутил, возмущался, Горянова посмотрела на часы: ого целый час прошел! Она в парке вот уже целый час! И когда он успел пролететь? Единый миг. Миг, но зато такой волшебный, врачующий, что махровую многонедельную усталость как рукой сняло, а заодно и стойкое внутреннее недовольство собой, что не покидало девушку весь этот месяц. Возвращение к неприятным думам прервал возмущенный желудок. Есть хотелось нестерпимо, но и покидать парк сейчас душе категорически возбранялось.
— И что я за обжора такая становлюсь? Старость к нам приходит?
Но разве с естественными потребностями поспоришь? Желудок был таким же упертым, как и его хозяйка. Пришлось той выбросить белый флаг. Даринка полезла в интернет, чтобы посмотреть на ближайший хоть самый завалящийся открытый пунктик общепита: в парке киоски работали сезонно, закрываясь в октябре. Вот и сейчас, пока она шла, все точки были на замке. И какой идиот закрыл их так рано, в такую чудесную теплую осень? Эх! Горяновой сейчас даже какая — нибудь булочка с тошниловкой подошла бы.
К счастью, Яндекс информацией порадовал: в двухстах метрах от нее, в углу парка, было кафе, о котором Горянова не знала. И оно работало. Даринка с трудом удержала свой размеренный шаг. Предвкушение долгожданного обеда не должно разрушить ее чудесное любование окружающим миром.
Кафе с огромными панорамными окнами и сдержанной цветовой гаммой порадовало, оно очень гармонично вписалось в парковую атмосферу, и Даринка, счастливая от того, что мире есть место гармонии, шагнула в распахнутое тепло. Внутри было очень уютно, пахло невероятно вкусно, и народу было немного, Даринка сразу расположилась за небольшим столиком у огромного окна, что смотрело прямо в парк. Лучше и придумать было нельзя.
— Значит, вот по каким объектам ты шатаешься, радость моя?
Роман Владимирович, небрежно бросая пальто на близлежащий диванчик, без приглашения усаживался рядом. Даринка была сейчас слишком умиротворенной, чтобы поддаваться на провокацию. К тому же Ромка так естественно вписался в ее сегодняшнюю идею о всеобщей гармонии мира, что она только улыбнулась ему, правда, улыбнулась, как нашкодивший и пойманный ребенок, но тот ребенок, что твердо знает: ему ничего за это не будет.
— Дань собирали, Роман Владимирович? — кивнула Горянова на пухлый белый конверт, который Савелов перекладывал из пальто во внутренний карман пиджака. — Неужели тлетворное наследство золотой орды до сих пор вам покоя не дает?
Роман Владимирович усмехнулся:
— Горянова, у меня в роду ордынцев не водилось, а вот у тебя, раскосая ты наша, чего — только не намешано, так что кто из нас монгольский тать — это еще выяснить надо.
Горянова не сдержала смешок.
— У меня все просто, — продолжил Савелов, не скрывая, любуясь Даринкой, — цивилизованный итальянский рэкет.
— Один хрен! — патетично фыркнула девушка. — Мафия!
Официантка появилась не кстати, Даринке так хотелось еще с Ромкой непринужденно потрепаться, что даже ее голодный желудок заткнулся, а тут малолетка притащилась со своим: что будете заказывать… А Горянова еще даже меню не листала.
— Возьми жареху с лисичками, Дарёш, она здесь очень вкусная, такую больше нигде не готовят, ты же любишь, ну и супчик с тыквой…
Горянова от его слов на вздохе замерла, подступил комок к горлу: неужели он помнит? И ведь он так легко, так просто, так естественно это сказал. Неужели помнит? Тот день, шесть лет назад, когда она впервые пришла устраиваться к нему в Гродинку. Тогда, очень серьезный, деловой и невозмутимый, он спросил, что Горянова больше всего любит. Конечно, предполагался в ответ вид деятельности, предпочитаемый работником, но разве могла Горянова не отличиться?! И та с детской непосредственностью выдала: «Больше всего на свете я люблю бабушкину жареху с лисичками!» Савелов тогда неожиданно громко рассмеялся, и до нее сразу дошло, о чем ее спрашивали. Стыдоба!!! Даринка покрылась красными пятнами и даже порывалась сбежать с собеседования, но Роман Владимирович тогда добродушно ее успокоил:
— Раз вы так любите покушать, Даринела Александровна, значит, и работать будете отлично, — и принял ее.
Выдохнуть удалось с трудом, Горянова потянулась за меню: нужно было куда-то спрятать свое смятение, и, листая, но ничего не видя перед собой, уже через минуту она повторила Ромкин заказ точь — в — точь…
