— С Розой я познакомился в клинике, — начинает Егор, хотя я и не просила. — У неё проблемы с психикой. Биполярка или что-то типа. Кукушка, короче, не на месте. Были групповые занятия с психотерапевтами, после очередного она подвалила. Немного пообщались, а потом вечером я обнаружил её голой на своей кровати в палате.
— Вот так просто?
Внутри трепыхается ревность, режет всё острыми крыльями. Становится горячо за грудиной.
— Юль, кому-то просто, кому-то нет. Все люди разные. Роза привлекательная девушка, но мне её предложение было неинтересно.
— Ты отказал?
— Да.
— А она?
— Обиделась. Подкатывала ещё несколько раз, а потом пообещала, что я пожалею ещё, что пренебрёг ею.
Дышать становится легче. Но мне хочется прижаться к Егору ещё сильнее, чем я уже это делаю. Врасти под кожу, стать единым целым.
— И ты не пожалел?
Спрашиваю скорее из жеманства. Просто хочу ещё раз услышать подтверждение, что другая ему не нужна.
— Конфета, я тебя сейчас накажу за такие вопросы.
— Не пожалел? — повторяю вопрос и жду его взгляда.
Егор смотрит озабоченно, но потом его взгляд загорается.
— Мелкая провокаторша, — расплывается в улыбке.
— Ты обещал наказать, — говорю максимально серьёзно, но у самой уже снова дрожь внутри просыпается. Наверное, ненормально хотеть его так сильно и так часто.
— Как раз собирался приступить.
Я уже вытягиваюсь, прикрыв глаза, в ожидании, что Егор сейчас накроет меня своим сильным телом. Но этого не происходит.
Приоткрываю глаза, чтобы понять почему, как встречаюсь с его потемневшим взглядом.
— Очень плохая девочка ты, Конфета. Сама напросилась.
А потом резко переворачивает меня на живот, подложив под бёдра подушку. Шлепок по заднице обжигает кожу и воспаляет желание. Я вскрикиваю от неожиданности.
Вертинский подтягивает меня за бёдра чуть выше, и одним толчком оказывается внутри. Сразу и полностью.
— О! — выдыхаю резко от ощущения наполненности.
Егор сжимает пальцами на затылке мои волосы и за два движения разгоняется на бешеную скорость.
Меня сначала шокирует такой напор, но уже спустя полминуты я ловлю его ритм и подстраиваюсь.
В таком жестковатом сексе есть своя прелесть. Когда контроль в его руках, а от меня ничего не зависит. Но вместе с тем безграничное доверие.
Смогла бы я так с Сергеем? Нет. Однозначно. Даже если бы Егор не вернулся за мной.
Потому что только с ним. Только он. Я не ошиблась тогда, попросив стать его моим первым.
Кончает он сильно сжав мои плечи, на последних самых глубоких толчках сталкивая в оргазм и меня, а потом обрушивается сверху.
— Интересно, нам когда-нибудь надоест? — спрашиваю, переводя дыхание.
— Не уверен, — усмехается Егор и скатывается с меня, придерживая презерватив. — Я буду трахать тебя каждый день, Конфета. Даже не надейся на передышку. Тебе эти два года отрабатывать и отрабатывать.
Теперь приходит мой черёд усмехнуться.
— Это кто ещё кому отрабатывать будет.
Егор всё-таки натягивает трусы, приоткрывает окно и закуривает. Я заматываюсь в простыню, иду на кухню и возвращаюсь с двумя кружками чая. Усаживаюсь на подоконник, а Егор становится рядом. Кладёт мне подбородок на макушку и обнимает. Просто смотрим в окно.
Весна уже вот-вот уступит место жаркому лету. Май — прекрасное время. Даже запах особый — майский.
Не знаю почему, но у меня всегда в голове откладывалось то, что происходило в конце весны, и всё это будто пахло маем.
Вот и сейчас — наш с Егором особый момент. Майский. Наполненный особым запахом. Знаю, что и он запомнится мне.
— Завтра поедешь со мной к отцу? — спрашивает Егор. — Он хочет познакомиться ближе.
— Неудобно, — смущаюсь. — Особенно после последней встречи, на которую я пришла… с другим.
— Ничего, Юль, папа в курсе нашей ситуации. Рано или поздно вам всё равно придётся общаться.
Пожимаю плечами. Он прав, что сказать.
— Кстати, — Вертинский берет одной рукой свой телефон со столика рядом, что начал вибрировать. — Твоя мать мне звонит.
Как бы я ни была обижена, понимаю, что рано или поздно нам придётся поговорить. Всем нам.
— Не бери трубку, не хочу с ней сейчас разговаривать, — сажусь на кровать и обхватываю коленки.
— Юль, всё равно придётся, — Егор садится рядом и обнимает меня за плечо.
Машу рукой, отдавая решение на его волю.
— Здравствуйте, тёть Оль, — Вертинский принимает вызов.
Он внимательно слушает, что говорит ему моя мама, не перебивает и ничего не отвечает. Я слов разобрать не могу, только слышу её голос.
— Заедем через час.
Вертинский отключается, а я поднимаю на него обескуражено глаза.
— Собирайся, твоя мама ждёт нас на ужин.
Смотрю на него с немым укором.
— И не смотри так, Конфета. Это надо решить.
— Они сделали мне больно, Егор. Причинили мне свою любовь, а я об этом не просила, — начинаю злиться. — Неужели ты готов их простить? А если бы мы не встретились снова?
— Юль, — снова обнимает за плечи и прижимает к себе, — встретились. Я бы всё равно больше не выдержал. А родители… они, как минимум, подарили миру тебя. Мы попробуем их простить, ок? Иначе, идти дальше свободно не получится.
Наверное, он прав, но мне ещё слишком больно от предательства близких мне людей. Я люблю родителей, но они переступили черту.
— Не знаю, Егор, смогу ли.
— Попробуем?
— Хорошо.
С ним я готова попробовать. Как минимум буду знать, что попыталась.
Мы собираемся и через сорок минут выезжаем. Я чувствую, что внутри меня собирается чёрная туча. Хуже бы не сделать. Но потом смотрю на Егора и мрак отступает, внутри проясняется.
Звонит в дверь тоже Вертинский, пока я мнусь за его спиной, натянув рукава толстовки и обхватив себя руками за плечи.
Дверь открывает отец, за ним появляется мама. Видно, что она очень волнуется, комкает в ладонях кухонное полотенце.
Родные лица. Сердце ускоряется, внутри меня борьба. Хочется и обнять, и разругаться в пух и прах.
— Здравствуй, Егор, — отец протягивает Вертинскому руку. — Привет, дочь.
— Добрый вечер, Николай Николаевич, — отвечает Егор спокойно, но довольно холодно.
И за это ему спасибо, что не делает вид, будто ничего не произошло. Потому что это не так. Они нам обоим причинили сильную боль.
— Входите, дети, — говорит папа, — приглашая в квартиру.
Я беру Егора за руку. Если честно, мне хочется убежать отсюда. В груди клокочет обида, уж слишком она ещё свежа.
Но Вертинский сжимает мою ладонь и уверенно входит, глядя на папу прямо и открыто.
— Мы просим у вас прощения, дети, — говорит папа. Вижу, что он волнуется — венка на лбу у него пульсирует быстро. — Мы допустили ошибку. Грубую и жестокую, и нам с Ольгой очень жаль. Правда, очень.
На последних словах у папы голос хрипит и он смущённо покашливает в кулак, а вот мама за его плечом умывается слезами и молчит.
У меня сжимается сердце от их искреннего раскаяния и слёз, но обманутая маленькая девочка внутри по прежнему обижена и разочарована.
— Юль… — тихо всхлипывает мама.
Но я всё равно не могу пересилить себя и обнять её. За меня это делает Егор. Он приобнимает маму за плечо, чуть сжав, а она уже обхватывает его за шею.
— Прости, наш мальчик, — всхлипывает она.
— Ладно, тёть Оль, наладится как-то. Ну не плачьте.
— Пойдёмте уже к столу, — мама отстраняется и вытирает слёзы, — а то всё остывает же.
— Для этого и приехали, — шутит Вертинский, и обстановка немного разряжается.
Мама судорожно, но с облегчением выдыхает и улыбается, взглянув на меня. Я пока предпочитаю не взаимодействовать. Родители понимают и не настаивают, сконцентрировавшись на Егоре. Спасибо им за это.
Проходим в гостиную, где мама накрыла стол. Кухня всегда была её полем для творчества, но сегодня, уверена, она особенно постаралась.
И так хочется нежно обнять её, отблагодарить, вытереть слёзы на любимом лице, как буквально несколько дней назад, но внутри будто кто по тормозам бьёт, напоминая, что за два года она не раз видела мои слёзы и утереть их правдой не спешила. Я не особо с ними делилась, было так горько, что погружать в это ещё и родителей я не хотела. Но ведь она моя мама! Она видела всё и понимала. О чём думала? Что само как-то рассосётся?
