с утра пораньше, то меня бы еще долго не хватились. Я была благодарна мужчине за это, но все же понимала, что подруга слегка преувеличивала. Плач Мариши услышала бы и она, и баба Валя, но я все же поблагодарила Глеба, причем абсолютно искренне. Каким бы жестким человеком с замашками лидера он ни был, он полдня вчера потратил на мою дочь.
Написала сообщение и попыталась встать с кровати, мне нужно было как-то дойти до туалета. Но стоило мне выпрямиться, пусть и не до конца — голова была опущена, — как я сразу почувствовала прилив тошноты.
Неужели это никогда не кончится?
Всего день в больнице, но было такое ощущение, что я провела здесь целую вечность.
Без своей малышки. Стоило мне лишь подумать о ней, как сердце начинало буквально разрываться от мыслей, что она там без меня. Да, пусть не одна…. Но без меня. И даже участившиеся шевеления малыша не приносили успокоения.
С огромным трудом, но справившись с нуждой, я буквально упала на свою койку, вернувшись обратно, и тут же вырубилась, обессилев от такого нехитрого занятия, как поход в туалет.
Завтрак, который мне принесли в палату, я проигнорировала, так же как и капельницы. Вяло приоткрыла один глаз, свесила нужную руку и продолжила спать — пока спится. Ведь полночи я проворочалась без сна.
А разбудила меня несвязная речь дочери. Я подумала, что мне снится сон, но перед глазами было темно, а в ушах стоял звук Маришиного смеха и мужского шепота. Я несмело приоткрыла глаза и наткнулась на взволнованный взгляд Глеба. На руках у него сидела счастливая Марина, которая уже чуть ли не хныкала, протягивая свои ладошки ко мне.
— Родная моя, — всхлипнула я, пытаясь приподняться на кровати.
— Лежи, — повелительно произнес Глеб, пододвинул стул к изголовью койки, сел на него вместе с Мариной, и доча тут же переползла ко мне. — Мама болеет, поэтому веди себя хорошо, — поучительно произнес он, чем вызвал у меня смех.
Я протянула руку и, приобняв дочу за маленькую спинку, тесно прижала ее к себе. У меня тут же начало приходить молоко, наливая грудь и заставляя ее гореть огнем, и я почувствовала, как по щекам потекли слезы. Карина написала, что у них получилось накормить Марину смесью, чего ни разу не выходило у меня.
— Как же я соскучилась, маленькая моя, — шепнула, целуя ее в макушку, зарываясь носом во вкусно пахнущие темные волосики. Так никто и ничто не пахнет, только она. Самым родным запахом, название которому я никогда не могла подобрать.
Мариша недолго пролежала спокойно, и почти сразу ей захотелось двигаться. Она, уже практически как самый настоящий спец, самостоятельно села и начала мне что-то рассказывать.
— Ох, как эмоционально, — рассмеялся Глеб. — Я думаю, она на нас с Кариной жалуется.
Мариша, услышав голос Глеба, повернулась к нему и внимательно выслушала, как будто действительно что-то понимала.
— А мне кажется, она вас хвалила, — не смогла я сдержать улыбку и все же приподнялась, хотя бы на локтях.
— А чего ты койку не поднимешь?
— Что? — не поняла я его.
— Тут должен быть где-то пульт. Сейчас. — Мужчина чуть подался вперед, наклонившись над кроватью и обдавая меня своим запахом.
— Ты очень вкусно пахнешь, — я зачем-то сказала это вслух. Сама не поняла, как такое могло вырваться из моего рта. Наверное, я действительно слишком сильно приложилась головой в туалете. Господи, кому расскажи — не поверят. Разбить голову об унитаз! Причем я совершенно не помнила, как там очутилась. Наверное, меня в очередной раз затошнило, а ведь так хорошо проходило начало беременности, ни тошноты, ни каких-то других симптомов.
— Спасибо, — кашлянув, ответил Глеб и, достав из-за кровати что-то черное, демонстративно покрутил этим передо мной. — Придержи Маришку, — весело сказал он, и тут же верх кровати начал подниматься. — Вот, смотри, можно и ноги приподнять при желании. Ничего сложного в управлении нет.
— Спасибо, — выдохнула, чувствуя, как по щекам еще сильнее начали сбегать слезы, потому что в этом «спасибо» было все. И, кажется, я еще долго буду благодарить мужчину за его поддержку.
Вавилов сдержанно кивнул и качнул головой в сторону Марины.
— Если честно, я ума сейчас не приложу, как ее теперь от тебя забирать.
— Зачем забирать? — Я прижала к себе притихшую дочь плотнее.
— Мне ограничили время визита, тем более с ребенком. Ну и, — он отвел на секунду взгляд, словно извиняясь, — мне через час нужно быть в офисе. Ненадолго, но без меня там никак не обойтись.
— А что же с Мариной?
— А что с Мариной? — нахмурился он. — Поедет со мной. Ей очень понравилась ее автолюлька, еще позавчера, кстати, — задорно улыбнулся Глеб. — А сегодня мы с восьми утра в разъездах. Да, Морковочка?
Доча, услышав знакомое обращение, тут же потянула к мужчине ручки.
— Чувствуется влияние Карины.
— Давай поцелуем маму. — Вавилов поднялся, держа на руках Маришу, и наклонился к моему лицу, мазнул теплыми губами по моей щеке, а затем туда же ткнулась ротиком дочь. Она еще не умела целоваться и делала это именно так, выражая свою безграничную детскую любовь.
Я думала, что она будет плакать и не захочет уходить от меня, ведь моя девочка была очень привязана ко мне и ни к кому чужому вообще никогда не шла на руки. Весь ее мир был сокращен до Карины, меня и детского врача, к которому мы ходили на плановые приемы. Но сейчас Вавилов так умело ее заговорил, отвлекая, словно целую вечность был знаком с моей малышкой.
Они покинули мою палату, и Мариша не заплакала даже потом, когда они уже шли по коридору, по крайней мере я не услышала этого, потому что сама начала захлебываться слезами. Было дико больно, слово кто-то решил распотрошить мои внутренности, разрезая плоть наживую. И вдобавок к этому кружилась голова, перед глазами все плыло, подкатывала тошнота, а сорочка на груди медленно намокала молоком.
* * *
— Глеб Александрович, как хорошо, что вы все же приехали, — защебетала помощница, стоило мне только выйти из лифта. — Там, — запальчиво произнесла девушка и тут же замолкла, потерянно округлив глаза и чуть приоткрыв рот.
— Это Марина, — представил я спящую в автолюльке девочку своей помощнице.
