которого подарила мне судьба. Прости меня, что уехала тихо, по-другому бы не смогла. Не смогла, а должна была. Ирина — твоя законная жена, и она носит под сердцем твоего законного ребёнка. Этот малыш ничего не знает о ваших неурядицах, он просто идёт в этот мир, чтобы быть любимым. Я не разлучница, я не могу и не хочу уводить из семьи отца, я себе такое простить не смогу. Если захочешь видеться с горошинками — я не против, но ты не обязан, знай это. Твоя Карина”.
Я сминаю письмо и вздыхаю. Интересно, как быстро растворяется эта пуля в голове у женщин после родов? Ну ничего, подожду.
“Уехала” она. Смотри, блин, беглянка.
Быстро натягиваю шмотки, хватаю ключи от машины и еду в аэропорт.
Я сижу у окошка в кафе аэропорта и пью свой чай. Наблюдаю, как подавленный кусочек лимона кружится в центре чашки после того, как я перемешала сахар. Его затягивает в водоворот, но он сражается.
От куска “Наполеона” на тарелке остались уже лишь одни крошки, и те я старательно собираю ложечкой.
Но дело совсем не в голоде, просто мне нужно себя чем-то занять в ожидании.
Решение уехать далось мне нелегко. Всю ночь не спалось. Думала-думала-думала…
Богдан — человек чести, тут у меня сомнений нет. Он сказал своё слово. Но… тогда он не знал, что Ирина тоже беременна.
Вдруг ему при новых вводных нужно время подумать. Я просто обязана дать ему это время. Хотя бы предложить. Тогда, если он всё же выберет меня, мне будет намного спокойнее, и мерзкий червяк сомнений точить перестанет.
Я снова смотрю на дверь и снова себя одёргиваю. Маленькая девочка внутри меня, которая очень быстро привыкла к заботе и крепкому мужскому плечу, очень надеется, что Богдан придёт.
А если нет… Значит, я верно поступила, дав ему возможность ещё раз подумать и сделать выбор.
Низ живота снова характерно щекочет. Пятый раз за полтора часа в туалет по малой нужде надо.
С сожалением посмотрев ещё раз на свою пустую тарелку, я отношу её и чашку на стойку, беру ручку чемодана и качу его за собой к выходу. Тороплюсь по зову организма.
До самолёта ещё час. Я усаживаюсь в зале ожидания, умащиваюсь в кресле, подложив под поясницу свёрнутый шарф, и вытягиваю ноги. Поглаживаю живот под курткой ладонью нежно.
Всё будет хорошо, мои маленькие. Так или иначе. Всё будет хорошо.
Достаю смартфон и просто листаю ленту соцсети. Не хочу сейчас думать, не хочу чувствовать. Мне ночи на это хватило. И когда Медведю записку писала, тоже слёз наглоталась в тишине на кухне.
Я потом лучше поплачу.
В ленте мало что интересного. В аккаунте Кати так и висит время последнего посещения тогда, когда она сбежала. А так бы хотелось поговорить с подругой, просто поделиться наболевшим.
Когда я поднимаю глаза, чтобы сверить по табло время посадки, мой взгляд внезапно за что-то цепляется. В первые секунды я даже не сразу понимаю, за что именно.
Мужчина. Он сидит в ряде кресел, расположенных напротив через проход. Достаточно далеко, чтобы я, увлеченная соцсетью, не заметила, когда именно он там сел.
Сидит, скрестив на животе руки и вытянув перекрещенные ноги и пристально смотрит. Наблюдает. Пялится, я бы даже сказала.
Моему мозгу даже требуется несколько секунд, чтобы понять, что это… Богдан.
— О Боже, не-ет, — я закрываю лицо ладонями и кажется, будто вот-вот расплачусь. — Что же ты наделал.
Он без бороды.
Мой бородатый медведь без бороды.
И у меня внутри разверзается какое-то чудовищное сожаление по этому поводу. Прямо таки ощущение невосполнимой потери.
Матушка-природа, ну спасибо тебе за адекватность во время беременности.
Эмоции спутываются в такой непонятный разноцветный клубок, что распутать их не представляется возможным. Проще просто выплакать.
Да и само оно как-то выходит. Эти жгучие ручейки просто берут и сами текут по щекам.
Медведь встаёт и совершенно спокойно подходит ко мне, засунув руки в карманы.
— Набегалась, мисс гордый варяг? — скептически поднимает одну бровь. — Поехали домой уже.
— Не поеду, — отвечаю сердито.
Богдан напрягается. Сводит брови на переносице.
— Карина, я…
— Не поеду. Я тебя не знаю. Мой мужик был бородатый, а ты… нет, — складываю руки на груди.
Медведь хмыкает и усмехается с облегчением. Присаживается на кресло рядом. Даже подмигивает во все глаза наблюдающей за нами женщине лет шестидесяти, которая сидит в нескольких сиденьях от меня.
— В машине, пока в пробке стоял, сбрил.
— В наказание мне?
— Ну да.
— Жестокий ты…
Богдан вздыхает и обнимает меня за плечи, притягивает к себе и целует в макушку. По-родному так. Аж в груди спирает от чувств.
Я выдыхаю с таким облегчением, будто камень с души сняли. Даже стыдно становится за свой побег.
— Я спешил, неудачно подкурил, она и прижарилась. Психанул и сбрил прямо в машине, пока в пробке торчал, благо машинка всегда автомобильная валяется в бардачке.
— Эх…
— А что, без бороды не нравлюсь? — смотрит с улыбкой.
Я поднимаю глаза и вглядываюсь в его лицо. Он одновременно и мой Медведь и… другой какой-то. Это же не будет считаться изменой, если этот “другой” мне тоже очень нравится?
— Чуть-чуть, — поджимаю губы и пытаюсь не улыбнуться. Но выходит не очень.
— Поехали уже.
Богдан встаёт первым, помогает подняться мне, забирает чемодан, крепко берёт меня за руку и уводит к выходу.
Странное дело, как оно бывает с разницей в пару часов. Входила сюда с камнем на груди, а выхожу с лёгкостью такой. Только вот…
— Ай!
Низ живот снова прихватывает. Опять будто в туалет по малому прижимает, но только намного сильнее сдавливает. Мелкими иголками будто колет в самом-самом низу. А потом становится как-то горячо между ног.
— Божечки, — шепчу и без какого-либо стеснения ныряю рукой прямо в штаны.
— Что, Карина? — спрашивает Богдан, заметно бледнея.
Пальцы чистые, крови нет. Просто ощущение жара там какое-то.
— Не знаю, — вздыхаю судорожно. — Прихватило внизу. Вроде бы отпустило, но не до конца.
— В больницу?
— Да, давай лучше в больницу.
Я зажмуриваюсь, а потом пытаюсь взять себя в руки. Надо собраться. Кровотечения нет — уже хорошо. Богдан рядом — главное. Сейчас поедем в больницу и там мне
