твердыми сухими губами…
Это реально оголенный провод.
И ток в кучу киловатт по нему.
Потому что меня трясет. И хорошо, что в этот момент смотрю на сцену, смотрю, ничегошеньки не видя, да и не слыша, собственно…
И хорошо, что он сидит сзади, и лицо мое вне зрения.
Потому что наверняка выгляжу я тоже, словно током ударенная.
Глаза широко распахнуты, губы раскрыты от шока и невозможности закричать.
Мне хочется издать хотя бы звук, но из горла ничего не вырывается.
В голове бьется дурацкое: “Как же так… Он же… Он же извинился… Как он…”
Мне бы повернуться к нему, напомнить о случившемся, грозно посмотреть.
Мне бы прекратить это все.
Но не могу.
Вцепляюсь, как умалишенная, в плед, словно в последний оплот добродетели, смотрю слепыми глазами на сцену, а сама вся там, в районе шеи, которую жгут его поцелуи.
Касания, скольжение губ, легкая боль от зубов.
Он меня прикусывает!
Как… Как животное! Это вообще как? Это…
Почему-то некстати вспоминается Олег, всегда ласковый Олег, не позволявший себе ничего подобного… Правда, он пару раз пробовал меня шлепнуть по заднице во время секса, но я отнеслась к этому резко отрицательно, и больше ничего такого не повторялось.
А тут…
Он ведь даже не спрашивает, не интересуется моим мнением!
Он просто берет! Просто кусает! Больно! Но почему у меня от этой боли мурашки по всему телу? Бешеная дрожь, которую не остановить…
Судорожно вздохнув, опускаю взгляд вниз и залипаю на тяжелых ладонях, сомкнутых в кулаки и поставленных по обе стороны от меня.
С рельефными венами, широченными запястьями, темные и грубые, они выглядят невозможно устрашающе. Боже… Как хорошо, что он сзади! Хорошо, что лица не видно… Одни его руки вводят в безумие! Смотрю, оторваться не могу…
И не сразу понимаю, что меня уже полностью обволокли, полностью заключили в клетку из его твердого, обжигающего тела!
Немой не останавливается, наваливается еще, давая мне ощутить свою каменную непоколебимость, а я… Я банально страшусь повернуться.
Все кажется, что, пока вот так сижу, пусть пассивно соглашаясь на его внимание, на его прикосновения, есть вариант, что все прекратится. Так же внезапно, как и началось.
Что Немой перестанет меня трогать, целовать, кусать… Так сладко, что невольно хочется прогнуть шею, давая ему большую свободу действий.
Я это делаю.
И только потом осознаю происходящее.
И крепко зажмуриваюсь, замираю, съеживаясь…
Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста…
Не знаю, о чем именно мысленно умоляю безжалостного парня, но, судя по всему, мои просьбы явно никто не слышит…
А вот стон, неожиданно даже для меня самой сорвавшийся с губ, слышат…
Немой тормозит на мгновение всего, а затем… Набрасывается на мои беззащитные плечи и шею с удвоенной энергией.
Его руки уже не лежат по обе стороны от меня на пенке, они обнимают, держат, не выпускают…
Я ощущаю, как часто и сильно бьется его сердце, как тяжело его дыхание, какая горячая у него кожа…
И закрываю глаза, малодушно боясь того, что будет.
Может, если не смотреть, то не будет?
Неожиданно Немой перестает целовать, но я не успеваю понять, рада этому, или нет, раскрываю глаза… И вижу перед собой его лицо.
Серьезное, напряженное, с горящими глазами.
Его руки на моих плечах.
Я хочу сказать, что хватит… Что, пожалуй, мне пора. И что спектакль уже подходит к концу…
Наверно, именно это хочу сказать.
Но не успеваю, потому что , повинуясь властному движению ладоней, падаю на мягкую теплую пенку и потрясенно смотрю в черные глаза склонившегося надо мной Немого.
Понимаю, что все уже очень как-то неправильно, далеко зашло, и на первом свидании вообще…
А потом он меня целует.
И все мысли улетают из головы.
Потому что это совсем не похоже на тот горячий, принуждающий поцелуй, что был в ресторане.
Нет, это нечто настолько нежное, настолько невесомое, настолько сладкое… Что я теряюсь, не в силах понять, как можно прекратить это?
Как можно оттолкнуть человека, который прикасается к тебе так? С такой осторожностью и вниманием. С… трепетом? Любовью?
Как можно не ответить?
И я отвечаю. Вернее, просто слабо шевелю губами, обозначая только это действие.
И, как выясняется, это моя самая большая ошибка.
Потому что поцелуй мгновенно перестает быть нежным и сладким и сразу превращается в безумный, поглощающий, страстный настолько, что я… Я опять не могу это прекратить!
Растерянно раскрываю рот, позволяя горячему, жесткому языку проникать в себя, сходу устанавливая свои правила игры.
И в этой игре я — ведомая.
Я не могу никак проявить себя, проявить инициативу, прекратив все. Или продолжив.
Я могу только следовать за ведущим.
Захар обрушивается на меня всей яростью, мощью, мгновенно вытесняя собою окружающий мир.
Где-то там, далеко, в другом измерении, играет музыка, поют актеры, хлопают зрители…
А здесь, в нашем мире, нет ничего, кроме бешеных, болезненных поцелуев, тяжелого дыхания и сводящего с ума понимания, что сейчас будет. Что произойдет. Обязательно произойдет.
Потому что я не остановлю.
А он не сможет сделать этого сам.
Мы целуемся, словно сумасшедшие, вцепившись друг в друга с такой силой, что, наверняка, на его шее будут следы от моих ногтей. А на моих плечах — отпечатки его губ.
Я не прихожу в сознание, полностью отключившись и окончательно пустив ситуацию на самотек.
Захар с радостью берет все в свои руки.
Он задирает платье, как-то очень шустро сдергивая его через голову, замирает, жадно изучая меня, беспомощно раскинувшуюся на пенке перед бессовестным взглядом.
Я смотрю, не отрываюсь, не пытаюсь прикрыть грудь в простом белье ладонями, не пытаюсь свести ноги.
— Пиздец, красивая, — делится эмоциями Захар, а затем в одно движение сдирает с себя черную футболку.
И я не могу удержать вздох восхищения.
Да, я видела уже его без майки, и до этого, в спортзале, и в столовой не так давно, но сейчас, в полумраке осенней ночи, под бликующими прожекторами, он смотрится совершенно иначе. Каждый мускул, кажется, выделяется, прорисовывается талантливым художником, натянутые жилы на предплечьях, на шее, выдают дикое напряжение во всем теле.
Он волосатый, словно взрослый мужик. Темный, чуть курчавый волос на груди, на животе переходит в узкую дорожку и исчезает за ремнем джинсов.
Захар, внимательно отследив мой жадный взгляд, лениво и довольно усмехается и рвет пряжку на ремне.
Мне становится невозможно жарко, а еще совестно от собственного бесстыдства, и потому торопливо поднимаю взгляд к его лицу.
И вот зря я это делаю!
Потому что главный
