и хорошо, значит тоже мыслями со мной. Мне этого достаточно. А ему… Сам виноват! Будем считать, что у меня есть занятия важнее, чем маяться от неизвестности. Оно ведь так и есть?
Да, конечно.
Вот и славно.
Значит, выпровожу Солнцева и потом сама его наберу… Или чуть позже. Марк ведь любит проявлять инициативу? Вот пусть и утоляет свои потребности. Мне не хочется обострять. Но и хочется тоже. Из принципа хочется, из-за того, что не позвал с собой. Пусть я бы отказалась, но знала бы точно, что он этого хотел. Что не держит меня про запас.
А если психанёт…
Что ж…
И всё-таки Тим хорошо придумал — взять шампанское. Осознаю это, едва оказавшись с ним наедине, в доме, стены которого ещё помнят робкое эхо нашего первого раза…
Проще было бы танцевать с незнакомцем, чем с ним! Так неловко, и взгляды наши бегают, будто стыдно теперь перед теми двумя нами прошлыми за то, как глупо в итоге всё сложилось.
Бутылка на двоих, наверное, немного, но вполне достаточно, чтоб раскованнее стали разговоры и движения. Тим безнадёжен, постоянно сбивается с такта, путается в ногах и норовит отдавить мне пальцы, но при этом так старается, что не подшучивать над ним невозможно.
А ещё от него вкусно пахнет и на лице написана решимость запомнить, в конце концов, несложные па. Я только грустно улыбаюсь, позволяя ладоням знакомо обнимать моё тело, и больше не жду ничего взамен.
— Кошмар, Надь. Кто придумал это издевательство? Как на карусели. Ещё немного и меня укачает. — Солнцев, не переставая вести, делает большой глоток, затем передаёт мне шампанское.
Такой сосредоточенный, на висках даже испарина блестит и глаза тоже блестят: волнующе, немного пьяно...
— Тяжело в учении легко в бою! Так что не ной, — подбадриваю его со смехом, принимая бутылку.
Несмело касаюсь губами стеклянного горлышка — сохранившего вкус и тепло чужого дыхания. Допиваю остатки мелкими глотками, пока Тим мужественно кружит меня по комнате.
Каблуки стучат по паркету, темп ускоряется. Движение смазывает очертания стен, заставляя крепче сжимать его руку. Но в какой-то момент всё равно теряю ощущение пространства, пол куда-то убегает из-под ног.
Летим на диван, а кажется — в пропасть. И эта пропасть бездонна, смотрит мне в душу парой смеющихся голубых глаз.
— Ничего себе не отбила?
— Только гордость… — Тянусь рукой к лицу Тима, чтобы убрать упавшие на лоб волосы, но он в этот момент отстраняется, щекотно пробегает подушечками пальцев по щиколотке.
— Не вертись. А то я до завтра не расстегну…
— Ты хотел сказать — до сегодня.
— Что?
— Уже пару минут, как новый день, — бормочу, гуляя мутным взглядом по циферблату настенных часов. — Завтра тебя здесь не будет.
И послезавтра тоже… Никогда больше…
— Что-то меня совсем развезло. Можно я останусь до утра?
Повернув голову, разглядываю профиль свалившегося рядом Тима.
— Оставайся.
— Спасибо, Надь.
— Пустяки. Не прогонять же тебя в ночь.
Он тоже поворачивает голову, медленно моргает и поднимает взгляд мне в глаза, погружая в омут прожитых вместе дней, и возможностей – упущенных, отпущенных, оставленных за бортом настоящего. Когда-то искренних, но несбывшихся…
— Я не за это. В целом… Спасибо.
Его лицо так близко, что выдох касается губ.
Тишина звенит тысячами сказанных друг другу слов: ласковых, грубых — брошенных криком и шёпотом; произнесённых всерьёз и забавы ради. В них поровну надрыва и равнодушия, но ни тем, ни другим уже не прозвучать с прежними интонациями.
Тим отворачивается первым, желает спокойной ночи, мягко сжимая мою ладонь в своей. — И тебе, — отвечаю беззвучно, улыбаясь в ответ: больше не жалея, не оглядываясь назад.
Пропасть между нами ширится с каждым вдохом, и дышать, наконец-то, становится легче.
Пробуждение наступает плавно с лучами яркого солнца, бьющего в окно. Отправив Тима умываться, варю нам кофе, выхожу во двор, где тёть Зоя ругает Барсика, стащившего со сковородки рыбный стейк. Всё как обычно, но впервые за долгое время ощущается правильным.
— Надь, погоди-ка, — просит она, скрываясь в доме.
Я неторопливо подхожу к забору.
— Ух ты… — не могу сдержать восхищённого вздоха, забирая из морщинистых рук соседки свадебное платье.
— Ты уж сама его аккуратно повесь. У меня и чехлов-то свободных не осталось, — прячет она ворчанием польщённую улыбку.
— Тим, будешь уходить, забери с собой платье! — кричу, вскользь оценивая устроенный нами беспорядок, и решаю оставить свою ношу на кровати в дальней спальне.
Тёть Зоя реально волшебница! На бледно-васильковой ткани нет ни одного цветочка, ни одного кружева, а что-то более воздушнее и нарядное придумать сложно.
Меня отвлекает хлопок входной двери. Сквозняк?
Откуда?
Сделав несколько шагов, замираю посреди зала.
Напротив стоит… Ремизов! С огромным букетом белых пионов.
Пока я обмираю от приятного шока, прикидывая собственный непрезентабельный и помятый вид, в комнату, растирая полотенцем влажные волосы, входит Солнцев.
— Удачно ты не успела выкинуть мою зубную щётку…
Ну и, видимо, тут в мозгах у Марка срабатывает причинно-следственная связь, потому что он замирает, ошарашенно смотрит то на сползшее с дивана покрывала, то на бутылку из-под шампанского, то на раскиданные где попало туфли…
— Пиздец тебе, Солнцев… — произносит он, роняя пионы на пол.
Упс…
Марк
— Видишь? А ты говорила, что у него есть другие дела… — ухмыляется Наде Солнцев, и ярость во мне достигает предела.
Босой, с перекинутой через плечо футболкой и заломами от подушки Солнцев! Который только что почистил зубы.
Это что, бля?..
— Тим… — Опасливо косится в мою сторону взлохмаченная Надька. — Ты же торопишься? Иди уже, а.
Они переспали. Сто процентов.
Это — как взрыв внутри меня. Мир схлопывается оглушающей тишиной. Я загибаюсь, теряю слух, теряю ориентацию в пространстве…
Мои глаза наливаются кровью. Предметы, комната — всё в мутной пелене.
— Никто никуда не уходит, — со свистом выталкиваю воздух.
— Давай ты не будешь командовать в моём доме.
Надя дёргается к нам, едва не расплёскивая содержимое своей чашки. Вспоминаю, что вторую видел на кухне.
Завтрак с бывшим? Как мило.
Задыхаясь, смотрю на его стремительно бледнеющее лицо. Дошло, наконец, что влез на мою территорию. Шкалящим от него адреналином можно облучиться.
И опять я крайний. Охренеть как несправедливо! Солнцев дурит головы направо и налево, и даже в
