Как будто я пробежала марафон, и все еще бегу, и вот-вот умру от боли в груди.
Цепляясь пальцами за его свитер, я прижималась все плотнее, надеясь не хлопнуться в обморок.
Его губы спустились ниже — к подбородку и шее, к голому плечу, к ключице, и запоздалый страх все-таки скрутил мне живот.
Он же меня — или Мерилин? или нас обеих? или себя? — почти ненавидел сейчас.
Кого-то наказывал и что-то доказывал.
А под свитером — только трусики.
Беззащитность.
Безжалостность.
Нет, я не дернулась и не попыталась вырваться. Не сказала «хватит».
Просто окаменела.
Я не справлюсь с ним.
Не выдержу такого натиска. Слишком девочка, слишком неженка, а Антон не собирался мне поддаваться. Рука на груди. На бедре.
Безысходность.
Он отступил так резко, что я пошатнулась.
Усмехнулся, глядя в мое лицо — наверняка побелевшее.
— Мирослава, — проговорил очень тихо, очень спокойно, — не играй в игры, где не сможешь выиграть.
Я заплакала, и Антон бережно, утешительно прикоснулся губами к моему лбу:
— Береги себя, ладно?
И ушел, оставив меня собирать разбитое вдребезги сердце.
Римма Викторовна велела мне не принимать решений, пока я не увижу Алешу на репетиции.
И я поехала в его новый театр.
С классическим драматическим расставаться было грустно. Все-таки я там уже всех знала, а тут — пока никого.
Глупо, что театр располагался в торговом центре.
Глупо подниматься в него на эскалаторе.
Глупо проходить через зал, где продавались духи и одежда.
Глупо, что вместо швейцаров — сонная администраторша, вместо торжественных колонн — гипсокартон, вместо мрамора — ковролин.
Глупо, что такой маленький зрительный зал.
Все меня раздражало в этот день.
Дважды за утро я звонила Антону, а он дважды не взял трубку.
Я и сама не знала, что хочу ему сказать и что услышать. Просто хотелось убедиться: мы еще можем разговаривать друг с другом. Но, кажется, уже нет. От этого становилось пусто.
Устроившись в темном зале, я смотрела репетицию. Сначала бездумно, потерянно, а потом — все с большим изумлением.
Это ли мой потерявший интерес ко всему муж?
Он помолодел, похорошел. Подвижный, как ртуть, взаимодействовал с Риммой так, что искры летели. Огонь. Пламя. Порыв.
Пропал бесформенный тюфяк, вернулся — блистательный, талантливый, обаятельный Алеша, в которого я когда-то влюбилась.
Римма была права. Пьеса станет фурором.
Увидев меня, Алеша просиял.
— Ну наконец-то, — вскричал он вдохновленно. — Милая моя, ты вернулась. Тоха запретил тебе звонить, он сказал, что я тебя достал до печенок. Правда? Достал? Ведь нет же?
Он схватил меня за руки, потащил в гримерку, выгнав оттуда какую-то тощую девицу. Усадил на туалетный столик, осыпал поцелуями.
Я позволяла ему все и думала: если я сейчас разведусь — то больше никогда-никогда не увижу Антона?
Глава 21
— И все-таки, — я потянулась, чтобы подцепить оливку, — мне кажется, что вы с Алешей просто созданы друг для друга.
Римма Викторовна засмеялась, подливая мне брюта.
— Детонька, — проговорила она ласково, — не путай туризм с эмиграцией. Химия между нами — такая же условность, как и все остальное в театре. Мы отлично взаимодействуем на сцене, но в жизни выносим друг друга в очень маленьких порциях. Два эгоцентрика вместе? Я тебя умоляю. Нам обоим нужен рядом человек, который бы нами восхищался.
— Но ведь и мне, — пролепетала я, — нужен рядом человек, который бы мной восхищался.
— Плохая новость в том, что твой муж на такое вряд ли способен.
Я вздохнула, разглядывая репродукцию Малевича за ее головой. Богическая Римма жила в небольшой, но шикарно обставленной студии, где почти не было стен. Посреди помещения стояла круглая кровать под покрывалом из белого меха. Изогнутые кушетки, условная кухня, где явно редко готовили, много зеркал.
С тех пор, как я вернулась к Алеше, прошла неделя, и это была хорошая неделя. Мой муж вел себя подобно пылко влюбленному рыцарю, заваливал меня цветами, поцелуями и комплиментами. Первым делом он, конечно, обзвонил всех своих бывших, хвастливо оповестив их, что Мирослава опять с ним. Кажется, я была для него чем-то вроде символа успешного мужчины.
— Между нами говоря, — сказала Римма Викторовна с улыбкой, — мы поспорили между собой. Лиза и Саша ставили на то, что ты бросила Алешу насовсем. Я же была уверена, что ты к нему вернешься. Глупая детонька, в тебе самой слишком много света, чтобы долго оставаться в тени.
— Поэтому мы решили, что я буду приходящей женой. Женой выходного дня, — пояснила я со вздохом. Это была вторая бутылка шампанского, и мысли начинали немного путаться. — У меня же рассада, розы, клиенты. В Алешиной квартире мне тесно, а ему неуютно в моем доме. Во-первых, эта развалюшка напоминает ему дачу, где сгорели родители. Во-вторых, ему неудобно и далеко добираться до центра.
— Никто из вас не готов менять что-то в своей жизни, — хмыкнула она. — Возможно, это мудро. А возможно — бессмысленно.
— Жертвы во имя любви? Не в этот раз, — пожав плечами, я посмотрела на время. — Десять вечера, Римма Викторовна. Пора, пожалуй, мне и честь знать.
— Уже? — удивилась она. — Куда тебе спешить, завтра воскресенье.
— Что такое воскресенье? День, когда надо сделать уборку в Алешиной квартире, купить продукты и приготовить еду на неделю вперед.
— Бесишь, — поморщилась она. — Стоит ли удивляться, что Алеша так и норовит сесть тебе на шею, если ты его так балуешь?
— Вы не думали, что у меня корыстные мотивы? Так я покупаю себе свободу на время с понедельника до пятницы.
Она хмыкнула и встрепенулась, когда мелодично прозвучал сигнал домофона.
— Антоша приехал, — воскликнула Римма Викторовна, поднимаясь. — Очень удачно, он отвезет тебя домой. Сэкономишь на такси, детка.
— Как — Антоша? — переполошилась я. — Зачем? Почему так поздно?
— Потому что он попросил у меня парик для Арины — у нее какая-то школьная постановка.
— Но почему Антон должен приезжать за париком? Почему не Лиза?
— Потому что девочка пока живет у него, ее мать в командировке. Лиза наконец-то устроилась на работу с хорошей зарплатой, но график там напряженный.
Они действительно так тесно общаются между собой — богиня, тихоня и интеллектуалка? Меня тоже однажды включат в этот чатик — после того, как я стану бывшей женой Алеши?
Угрюмо уставившись в окно, я услышала, как Римма Викторовна поздоровалась с Антоном, сказала ему «вот, держи», а потом «кстати, не закинешь нашу детку домой? Мы немного выпили».
— Нашу детку? — повторил Антон с недоумением.
Я набрала воздуха в грудь, надела самую широкую, самую беззаботную улыбку из всех, которые у меня были, и порывисто вскочила на ноги.
— Ваша детка, — представилась в пируэте. — Добрый вечер, Антоша.
Он стоял, не разуваясь и не раздеваясь, в дверях. Подпирал плечом косяк.
И вот что интересно — не пошевелился, увидев меня. Не изменился лицом. Но в то же время как-то неуловимо перетек из расслабленности в напряжение. Зазвенел будто струной. Вытянулся стрелой.
— Привет, — проговорил Антон ровно. — Ты готова ехать, или надо подождать? Не хочется оставлять Арину надолго одну.
— Я могу вызвать такси, — заметила независимая я, но Римма Викторовна уже достала из шкафа мою куртку.
— Не говори глупостей, — велела она. — Жду тебя в следующую пятницу на нашей премьере.
— Я приду с огромным букетом, — пообещала я, выдернула у нее из рук куртку, чтобы не дать Антону возможности помочь мне одеться.
Ужасно неловко было видеть его снова — после того странного поцелуя и после того, как я вернулась к мужу.
Обулась наспех, даже не завязав толком шнурки.
— Я готова!
Антон церемонно расцеловался с Риммой Викторовной, я обнялась с ней на прощание, и мы вышли в подъезд.
