Прямо в меня!
Я ничего не понимаю, как так быстро… Даже бы не заметила, что умерла.
Он, видимо, тоже не заметил.
В горле очередного киллера виден почти насквозь пробивший тело длинный нож Кирсанова.
Когда Кирилл успел метнуть эту жуткую «финку» с костяной ручкой?
Он же дерется…
Секунда, другая… Это всё, как замедленная киноплёнка. Моя жизнь не будет прежней… Точнее, она уже давно изменилась. Очередной труп в моей жизни грузно падает на землю прямо рядом. И я понимаю, что никуда не побегу больше. Если Кирилла убьют, то…
Смысл мне жить?
Я беру чужой пистолет в руки и выпрямляюсь, разворачиваясь обратно.
Убью… Просто убью.
И плевать на все, вот честно.
Двое мужчин продолжают бороться на черничных кочках, серо-белый снег окрашивается кумачовой кровью… Я подхожу на ватных ногах ближе, прицеливаясь в незнакомца. Но тот уже не двигается.
Тяжело дыша, Кирилл чуть приподнимается, поворачивается ко мне.
Весь в кровище! Разбит нос, порвана скула, рассечена бровь. Только ледяные глаза хищника горят азартом… Именно азартом, это особенно удивляет почему-то.
— Опусти, — хрипит Кирилл и сплевывает кровь.
Оглядывается и тяжело поднимается на ноги.
Я никак не могу опустить пистолет, поэтому он, шатаясь, подходит ко мне и сам забрирает оружие из рук. Мотает головой, приказывая следовать за ним, но я в ступоре, стою, глядя на распластанное на кочках тело еще одного пришедшего убить меня человека.
— Бегом! — рявкает на меня Кирсанов, теряя терпение, и толкает в сторону леса.
Опять бежим. Я смахиваю с глаз слёзы, стараюсь не задохнуться от волнения и пережитого кошмара, оглядываюсь с беспокойством. Лес уже не кажется таким прекрасным, скорее зловещим, мрачным и таящим в себе животных… Нас.
Кирилл за руку хватает меня, меняя направление, и тащит куда-то вдоль невысокой скалы. Кровь капает с лица на серый весенний снег.
Он ранен же сильно, наверно… Надо становиться, хотя бы первую помощь…
— Ты как? — выдыхаю я между шагами.
Он не отвечает, целеустремленно таща меня за руку по одному ему известному маршруту.
Остается только подчиниться. Бежим, бежим, бежим…
И, наконец, выскакиваем на небольшую поляну. Там стоит странная машина, больше похожая на тележку на огромных надувных колёсах, ещё и располагаются колёса очень далеко друг от друга. В рост Юрки это сооружение.
— О-о-о, бля!!! — кричит наш егерь, увидев брата.
— У тебя нормально? — спрашивает Кирилл и неожиданно падает прямо на тропинке, на ровном месте!
Сразу становится понятно, что он держался до этого момента только на силе воли! Глупый, упрямый мужчина!
Я реву в голос и начинаю ощупывать его, пока Юрик спрыгивает со своего монстра и идет к нам.
— Джокера грохнули, хороший козёл был, альпийский… Сука, Кирсанов, мать твою, держись!
Я в панике рву куртку Кирилла, закидываю пропитанную насквозь кровью футболку, и вою в голос, переставая видеть от горькой пелены слёз. Его всего изрезали… За меня.
Глава 30
Глава 30
Всего изрезали… Его всего изрезали.
Шрамы… Наверно, уже сняли швы…
Надеюсь, там нет серьезных внутренних повреждений. Господи…
Потеют ладони, по спине в районе позвоночника скатываются капли холодного пота.
И нервничаю я не из-за того, что сейчас происходит вокруг меня.
Мне, честно говоря, глубоко плевать, что происходит.
Я замкнулась в себе на время. Слышу только своё дыхание, тревожный стук сердца. Кровь пульсирует в висках.
Изрезали за меня...
Прикосновение к своей руке ощущаю, как что-то далёкое. Я переживу это. Всё, что сейчас происходит вокруг, останется в моём прошлом, моё настоящее – Кирилл Кирсанов, и то, что я о нём думаю в прошедшем времени, не запрещает надеяться на будущее.
Главное, что жив.
Всё будет хорошо, хорошо…
Опустив голову, кошусь на Светку, она чуть кивает, поджимает губы. Подруга сама в напряжении, поддерживает, как может. Говорила, что я изменилась, престала быть лёгкой… И вроде она понимает, что такое пережить сложно. Только вот что именно я переживаю тяжело, она не знает. Не до конца знает. Думает, я из-за папы волнуюсь. Из-за самой ситуации…
И, уже только в третьем, далеком пункте - о мужчине.
А у меня, как раз, все наоборот.
О папе я волнуюсь, но тут только работать остается. И ждать восстановления.
О ситуации, суде…
Вот уж на что глубоко плевать, так это на суд.
Но Кирсанов… Это - как раз та боль, которая не проходит, жмет и жмет сердце, до тупой, ноющей рези.
Он пострадал из-за меня. Он… Он мне ни слова не сказал, даже не посмотрел, когда…
Но это - не самое жуткое.
Самое жуткое, что я не знаю где он.
— … участник уголовного судопроизводства Ушакова Марта Николаевна…
Голос судьи громкий, совершенно неразборчивый, чеканит по тексту, выдаёт статьи одну за другой. Убийца, которого я видела в театре, обвиняется ещё в двух преступлениях. В зале суда только такие как я – участники судопроизводства. За дверями журналисты, в зал никого не пускают. Речь идёт о самом громком убийства нашего региона, всё пропитано политической составляющей, поэтому с каждой стороны по пять защитников и обвинителей. Напряжение в зале такое, что дышать трудно. Как юристы выдерживают свою работу, я не знаю. Мне бы в мастерскую… Но её уже нет.
У меня, по сути, ничего больше нет.
И меня прежней - тоже.
Я уеду.
Прямо сегодня. Здесь, в этом городе, меня больше ничего не держит. Даже подруга.
Я и без того напрягла ее до ужаса, а ей сейчас нельзя волноваться, живот уже виден…
Ее полкан, несмотря на всю дикость ситуации, ходит со счастливой, крайне значительной мордой и норовит Светку упрятать на сохранение в особо охраняемую ведомственную больницу.
Она сопротивляется, командует им, но выражение довольства и радости с лица стереть не получается.
Я искренне рада за нее.
Хоть у кого-то все хорошо.
Света мне очень сильно помогла, тогда, два месяца назад.
Надо было видеть ее лицо, когда меня вынули из военного самолета, всю в кровище, грязную, с мокрым, несчастным лицом и стеклянными глазами.
Она только и смогла, что охнуть, а затем просто , не спрашивая ничего, утащила меня к ним с полканом, отогреваться, отмываться, приходить в себя.
С последним дело обстояло хреново.
Несмотря на то, что ситуация с моим преследованием вошла в финальную фазу, и даже разрешилась, я ничего по этому поводу не ощущала.
Светка пыталась меня расшевелить, подробно рассказывая, как они с полканом, неожиданно закусившем удила, пробивались к независимым инстанциям. А с другой стороны - пробивался папа.
Область закрыли, не впуская и не выпуская никого вообще.
На дорогах шерстили и обо всех подозрительных людях тут же докладывали заинтересованным людям.
Короче говоря, охота на меня получилась знатная.
Надо сказать, что я плохо думала о светкином полкане, он, оказывается, не просто ограниченный мудак, а совершенный отморозок, который не стерпел, когда кто-то попытался угрожать его близкому окружению. Светке, то есть. Она же не сидела на месте, и все пыталась искать правду, пробивать мне законные пути у себя в конторе.
Получила взыскание за взысканием от нового начальства, ее полкана отстранили от работы и должности, ее - тоже.
А я во всех ориентировках проходила, как подозреваемая в соучастии убийства. То есть, просто из свидетеля меня, после исчезновения с радаров, мгновенно переквалифицировали в соучастники.
И, если б задержали под этим соусом и отправили в отделение… То часы мои были бы сочтены.
Но я, стараниями Кирсанова, пропала, а Светка все никак не могла угомониться.
Когда она начала получать угрозы по телефону, и их , естественно, услышал полкан Сережа, как обычно прослушивающий все ее переговоры…
