– Спасибо за заботу, Сергей Александрович. Но я не смогу с вами поехать. Я жду, когда за мной приедет… папа. У нас кое-что случилось, и я пока не могу приехать на практику. Я или сильно опоздаю, или вовсе не приду. Но я потом отработаю.
Еще раз обводит меня взглядом с ног до головы, а потом резко разворачивается и идет к машине. Фух. Но не тут-то было. Он достает со стороны пассажирского кресла небольшой пакет и подает его мне. И пользуясь моим замешательством, берет свободную руку и вкладывает в нее ключи.
– Это запасной. Адрес я тебе скинул в соцсеть. Я проверю всю твою уборку, – наклоняется ко мне и шепчет на ухо: – Особенно на наличие пыли в труднодоступных местах. В пакете мой тебе подарок, – мне не послышалось? Подарок? Это что такой новый завуалированный уровень между нами? – Можешь прям сейчас открыть, пока ждешь папу.
И хоть я не верю в то, что там может быть что-то хорошее, я тяну руку в пакет с невероятным предвкушением, ощущая себя ребенком. Достаю из упаковки огромные трусы в цветочек, напоминающие… парашют.
– Это что-то, что надевается на подгузник или… сам подгузник?
– Это трусы. Чебоксарский трикотаж. Стопроцентный хлопок.
– Стопроцентный ушлепок.
– Хлопок.
– И стопроцентное противозачаточное средство.
– Для поездок в метро так и задумано. Это вместо тех трусов, которые были на тебе. Ну а лифчик, так сказать, бонусом, – как же много вертится слов на языке. Жаль, что все матерные.
И я бы их непременно произнесла вслух, если бы не увидела, вышедшего из машины Вадима. И, кажется, это уже становится традицией – радоваться приходу этого индивидума. А ведь еще минуту назад меньше всего, что мне хотелось, так это то, чтобы Потапов его увидел.
– Добрый день, – несмотря на то, что утро выдалось поганым, сейчас я испытываю своеобразное удовлетворение, видя лицо Потапова. – Эля, нам пора, – берет меня за запястье и ведет к машине. – До свидания.
Выехав с места, поворачиваюсь к Вадиму и буквально сверлю его взглядом.
– Ну может, ты уже что-нибудь скажешь?
– Вечером твоя мама вызвала скорую и настояла на том, чтобы ее отвезли именно в государственную больницу, а не в частную клинику. Она в гинекологии.
Испытываю какое-то невероятное облегчение, осознавая, что мама не попала ни в какую аварию.
– Давай ты не будешь говорить ей о возможных последствиях гулянки твоего отца. И даже без намеков и расспросов. Не то время.
– Я сама разберусь, что мне с ней делать. А почему у нее выключен телефон? Она на операции?
– Насколько мне известно, операцию ей не делали. Думаю, что телефон просто разрядился. Учитывая, что Марина крайне скрытный человек, подозреваю, что она вообще не хотела, чтобы кто-то знал, что она в больнице. Она строго-настрого запретила охране об этом говорить.
Боже, только не какой-нибудь рак! Всю оставшуюся дорогу я еду как на иголках в полном молчании. И только, когда мы приходим в гинекологию, я первой нарушаю молчание, когда понимаю, что Вадим намеревается идти со мной.
– Спасибо за помощь. На этом все.
Благо никаких пререканий я не получаю. Мамино желание попасть не в частную клинику, мягко говоря, удивляет. Ладно, меня уже не удивить такой обстановкой. Но ее-то? Хорошо хоть отдельная палата. Тихо вхожу в палату.
Живая, по-прежнему красивая и улыбается. Будь у нее рак, она бы, наверное, не улыбалась?
– Что у тебя с телефоном? – на языке столько вопросов, а я задаю такую хрень?
– Уже заряжается. Я решила не трогать его, чтобы не читать никаких новостей. Ты чего такая?
– А ты? Я думала, я веду себя как ребенок, а ты недалеко от меня отошла. Как можно было не сказать никому, что ты в больнице?! Так не делается, мама.
– Ну ты чего? Со мной все нормально. Чего ты ревешь, глупенькая? – тянет меня на себя, обнимая. Да я бы и не знала, что реву, если бы она не сказала. – Я не хотела никому говорить, пока не будет хотя бы шестнадцать недель.
– Чего? Какие шестнадцать недель? – и тут до меня доходит. – Ты беременна? – кивает. – На сохранении? – очередной кивок.
– Предыдущие два раза заканчивались так же. Я не хочу повторений. Со мной все нормально. Я скорее перебдела.
– То есть папа не знает?
– Нет, конечно. Пока у него ничего не устаканится с делами, я вообще не буду ему ничего говорить. Не хватало, чтобы он еще этим себе голову забивал.
– Господи, мама, я думала, у тебя какой-нибудь рак, а беременность… капец.
– Что именно?
– Я думала, в сорок один секса уже нет, – на мой комментарий мама лишь усмехается.
– Он и в шестьдесят есть.
– Ой, не надо мне таких страшных подробностей.
– Ты как ляпнешь.
– Да уж, лучше ляпать, чем молчать и не брать трубку. Тебе что-нибудь надо же купить. Вещи привезти.
– Не надо, у меня все есть. Тут даже автомат с шоколадом есть.
И вот как? Как мне теперь быть, черт возьми, если у меня действительно есть сестра? А Вадим как будто специально выждал момент. Сукин сын!
– Ты зачем замазала веснушки?
– Потому что скотина, в которую я влюбилась, сказал, что моя внешность на девять из десяти. Из-за веснушек.
– Я даже не знаю, что меня больше удивляет. То, что ты влюбилась или то, что он скотина.
– Второе тебя не должно удивлять. Мужики все скотины.
– Не все. Твой папа точно нет. И знаешь, это даже хорошо.
– Что?
– Что ты влюбилась, пусть и в скотину. Зато теперь проще будет донести до Кости, что в таком случае навязанный брак невозможен. Ну что там за скотина? Расскажи.
Капец. И ведь рассказываю же. Вот только ночные приключения слегка приукрашиваю.
– Так он тоже влюбился. И белье такое подарил, чтобы… поддеть. Ну подари он тебе шелк, ты бы обратила внимание, учитывая, что у тебя такое в изобилии?
– Не обратила бы. Я не хочу больше о нем говорить. Я давно хотела спросить. А как думаешь, папа тебе когда-нибудь изменял?
– Нет, конечно.
– Уверена на сто процентов?
– На двести. Почему ты спрашиваешь?
– Стало интересно. И вы никогда не ругались так, чтобы хлопнуть дверьми и досвидули?
– Ругались, конечно. Когда ты родилась, мы жили в крохотной однушке, мне было так сложно, что однажды я не выдержала и позвонила маме. Она стала жить у нас. Помогать мне, а заодно мотать нервы Косте. И мне, конечно. У твоего папы все же сдали нервы, и в очередной ссоре он сказал выбирай: или она, или я. Ну я была девятнадцатилетней идиоткой, привязанной к маме. Выбрала ее.
– И?
– И Костя ушел.
– Куда?
– Понятия не имею. Но уже через месяц вернулся. Больше я мать не выбирала.
Месяц. Целый месяц. Мог ли он с кем-то замутить за время, когда они расстались по обоюдной дурости? Черт, черт, черт!
***
Вот уж чего я не ожидала, так этого, что женишок будет меня ждать. Хоть и видеть его не хочется, но добираться самой на метро аналогично. Поэтому я усаживаю свою пятую точку на удобное сиденье и молча еду уже до другой больницы.
– Хочешь посмотреть на свою сестру?
– У меня нет сестры.
– К моему сожалению, есть. Все равно нечего делать в пробке. Смотри, – протягивает мне мобильник и демонстрирует… лепеху.
– Это коровья лепешка.
– Точно. Я в нее вступил. Запечатлел на память, так сказать. Хотя, там, что лепешка, что сестрица, разницы особой нет. Сейчас. Вот она, – этот придурок надо мной издевается?
– Тут стадо овец.
– Ну вот одна овца среди других овец. Которая наклонилась к траве, демонстрируя пятую точку.
– Ты пил, что ли?
– Я каждый день пью витамин Д и омегу. Если ты не поняла, твоя сестра деревенская барышня из глухой, нет, не так, очень глухой деревни. Нет, снова не так. Глухой, с такой типичной буквой «гэ».
– Сюр какой-то.
– Вот и я то же самое сказал, когда это увидел. Адрес дать, чтобы ты у нее волосину выдернула и сделала ДНК?
– Сколько ей лет?
– Двадцать, кажется.
Это все, увы, не только смахивает на правду, это… это, черт возьми, самый настоящий крах. И что мне теперь делать? Если бы это было неправдой, зачем Вадиму так яро предлагать мне найти ее и сделать ДНК? Потому что он точно уверен в нашем родстве. Никогда я еще не была в такой заднице.
