— Я хорошо помню две картинки. На одной был изображен прекрасный фазан. Я никогда не видел ничего подобного, каждое перо было аккуратно прорисовано. На минуту мне показалось, что он живой.
— А на другой? — настойчиво спросил Август.
— Брат Симеон показал мне разворот страниц. На одной был изображен мужчина, преклонивший колено перед арфой. На другой стороне разворота была изображена дама с нимбом вокруг головы. Она должна была символизировать Богоматерь.
— Должна была? — спросил Август.
Брат Пьетро наклонился к нам и, разведя ладони, прижал их друг другу в своеобразном молитвенном жесте.
— Мужчина с арфой был Абеляром, женщина… не Богоматерью. Было видимое сходство с Элоизой. И в закрытом виде книги… они становились едины… навсегда.
Каждая частица моего тела была напряжена.
— Дядя, вы узнали эти изображения?
Он покачал головой.
— Я позвоню в Нью-Йорк, но если честно, не припомню таких страниц.
— Нет, — сказала я, вскочив на ноги. — Это точно та самая книга. Мы же через столько всего прошли.
Аббат Бруно выглядел столь же разочарованным.
— Мы так надеялись вернуть книгу, поместить ее в наш музей. Выставить ее там для посетителей. Как часть нашей истории, вновь обретенной после нацистов.
— Мне очень жаль, — сказал дядя.
Этьен выглядел опустошенным и растерянным.
— Я тоже не могу припомнить таких изображений, хотя мы с Мириам внимательно просматривали книгу. Мне очень жаль. Аббат Бруно, брат Пьетро, благодарим вас за уделенное нам время.
Мы уныло поднялись. Аббат Бруно сказал:
— Не сдавайтесь и не прекращайте своих поисков. Иногда самые удивительные блага находятся прямо за углом, они просто скрыты от глаз. Послание к римлянам, стих восемь, строка двадцать восемь: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу».
Я кивнула, стараясь не расплакаться, но мое сердце разрывалось от боли. Если это не та книга, то все мои сны и сны Августа были лишь выдумкой. Мы придумали, что нас свели судьба и призраки прошлого. Хотя на самом деле были просто двумя людьми, которые понравились друг другу. Ни более, ни менее. И никакой мистики.
Экономка показала нам наши комнаты. Моя была на другом этаже. По-спартански скромное убранство походило на то, что я представляла себе в комнате Элоизы: простая деревянная кровать, грубо вырубленная из неотшлифованного бруса, на ней тонкий матрас. Единственное украшение — белое покрывало и простыни — светлым пятном выделялись в комнате. Над изголовьем кровати висел деревянный крест. Рядом стоял небольшой столик, по-видимому, служивший тумбочкой. На нем лежала Библия на французском языке. На полу был расстелен тонкий коврик, как будто сшитый из лоскутков старой ткани.
Ни радио, ни телевизора. Ни зеркала. Одна розетка в углу, еще маленький шкафчик для одежды. На тумбочке одиноко стояла лампа. Небольшое оконце, выходившее во двор монастыря, было прорублено почти у самого потолка.
В тот вечер на ужине мы все выглядели подавленными. Никто не проронил ни слова. Когда пришло время расходиться по комнатам, Август едва взглянул на меня, как будто вовсе не заметил. Это очень сильно ранило меня, ведь теперь он даже не был рядом со мной.
После ужина выбора, чем заняться, у нас не было. Мы просто разошлись по комнатам. Солнце садилось, и монастырь медленно погружался во тьму, оставляя мне только слабое сияние света лампы. Я умылась в ванне, находившейся напротив моей комнаты, и, вернувшись, переоделась в пижаму. Поскольку заняться мне было нечем, я решила сесть за письмо Августу, которое хотела потом отвезти к могиле Абеляра и Элоизы.
Для этого я прихватила из отеля набор письменных принадлежностей. Но всякий раз, написав пару строк, я останавливалась. Мне не нравилось. Я писала, зачеркивала, снова принималась писать и снова все перечеркивала. В конце концов я скомкала бумагу и, чуть не плача, свернулась калачиком на кровати и вскоре провалилась в тревожный, прерывистый сон.
Какие секреты таятся в снах моей возлюбленной?
А.
Мне опять приснилась Элоиза. Она разбудила меня, дотронувшись до моего плеча.
— Тише, дитя, — сказала она и прижала указательный палец к губам. — Следуй за мной.
Я повиновалась. Встав с кровати, я накинула халат, чтобы не замерзнуть. В комнате не было розетки, лампы, даже мой чемодан и матрас куда-то исчезли. Вместо них на деревянном полу была расстелена соломенная постель. В окно бил лунный свет, ярко освещая фигуру Элоизы. Она была очень красивой, ее кожа была бледна и как будто светилась изнутри, а глаза были чистыми и светлыми.
Пол был холодным как лед, что заставило меня стряхнуть с себя остатки сна. Я вздрогнула. Это не было сном.
Элоиза в простой ночной рубашке и чепце шла по коридору на цыпочках, озираясь по сторонам. Потом она бесшумно спустилась по ступеням вниз в небольшую молельню.
— Идем, — шепотом сказала она и поманила меня за собой.
Я последовала за ней, стараясь не отставать. Мне было страшно, вокруг меня стояла кромешная тьма, а единственным источником света была ее свеча, чей отблеск танцевал по стенам коридоров. Я боялась отвести взгляд от призрака и боялась, что это все мне просто привиделось.
Элоиза остановилась у двери молельни, бесшумно открыла ее и проскользнула внутрь. Не желая ни на секунду оставаться одной в темноте, я последовала за ней — открыла дверь с колотящимся сердцем и прошмыгнула во тьму.
Я не знала, где я, но было такое ощущение, что в склепе. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Я больше не видела ни Элоизы, ни света ее свечи. Инстинктивно я оглянулась, хоть не могла разглядеть даже пальцы своих ладоней. Но потом я заметила тусклое мерцание на стене. Элоиза вновь показалась у алтаря. Это была часовня.
Я пошлепала босыми ногами по центральному проходу к алтарю.
Элоиза указала на статую. Я подошла поближе. Это была статуя Девы Марии. Но я поняла, что Элоиза указывала на вполне определенное место — на камень в стене.
Я озадаченно протянула руку и дотронулась до него. Вдруг она в страхе обернулась. В коридоре послышались гулкие шаги. Судя по топоту, сюда направлялось много людей.
Я подбежала к двери и чуть приоткрыла ее. Повсюду были нацисты. Я слышала, как они громко переговаривались, их шаги гулко и устрашающе разносились по залам. Я услышала, как кто-то направляется к двери, за которой стояла я, поэтому, нырнув под скамью, я спряталась под ней, распластавшись на полу. Я старалась не дышать. Нацисты осветили лампадами проход. Мое сердце яростно билось. Пара черных сапог остановилась у скамьи. Они были начищены до блеска так, что я могла разглядеть в них собственное отражение. Я молила только об одном: пожалуйста, пусть они не заметят меня.
