— Все в порядке, — позже заверила его Френсис. Они лежали рядом и пили вино, которое она заранее поставила у кровати в медное ведерко с тающим льдом. — Я знаю про нее.
Френсис зажгла сигарету от зажигалки, на которой были выгравированы инициалы ее покойного мужа.
— Да? — удивленно поднял брови Мартин.
— Я расспрашивала в ресторане, — объяснила Френсис. — Пыталась понять, почему ты меня избегаешь. И метрдотель помог мне найти ответ.
— Откуда он знает? — спросил Мартин.
—; Ну, — чуть улыбнулась Френсис, — он сказал, что многие знают. Твой друг, Дункан Лир, может, и замечательный человек, но скрытностью точно не отличается.
Мартин приподнялся на локте и посмотрел на нее:
— И что ты обо всем этом думаешь?
Френсис пожала плечами и отбросила волосы с лица.
— Я думаю, — начала она, — что я слишком молода, чтобы навсегда остаться вдовой. Мне всего тридцать лет.
— Мне двадцать четыре, — сказал Мартин.
— Это неважно. Не обязательно быть одного возраста.
Миссис Френсис Бэнкс говорила ему, что они не слишком похожи, и что ее это не волнует, и еще многое другое. Она говорила, что хочет заключить с ним соглашение. Он может выкрикивать имя другой женщины в постели, ей все равно. Он привлек ее и покорил, и ей хотелось бы, чтобы он был с ней, чтобы прогнал ее одиночество и стал отцом ее маленькой дочки.
Да, это будет соглашением, но, быть может, точно такое же соглашение заключили мистер и миссис Класкер. Дэниэл будет рядом с Клэр и сделает ее жизнь в Лонгвуд-Фолс более терпимой. Мартину хотелось верить в то, что Клэр счастлива, а Дэниэл действительно хороший человек. А еще — что она продолжает заниматься скульптурой и никогда не перестанет.
Потрясенный Мартин лежал в чужой кровати и думал о том, сколько собственных ожиданий и надежд они с Клэр предали: свадьба, которую они никогда не сыграют, дети, которые у них никогда не родятся, — малыши с ее рыжими волосами и его серыми глазами.
— Наши дети обязательно будут художественно одаренными, — как-то давным-давно сказала Клэр. — И хорошими поварами.
— Мне их жалко, — ответил Мартин. — Повара-художники. Тяжело им придется в жизни.
— Нет, — возразила Клэр. — Не думаю. Зато когда мы станем совсем старыми и беззубыми, они будут готовить нам мягкое, легкое пюре и затейливым узором раскладывать его на тарелке.
Сейчас Мартин почти видел этих воображаемых детей, которых ему никогда не придется баюкать, подбрасывать в воздух, водить в школу или сажать на плечи и нести сквозь толпу. Дочь Френсис, Луиза, была милой, застенчивой девочкой, с темными, как у матери, волосами. В ее глазах и изгибе губ чувствовалось что-то трагическое, вероятно, появившееся после того, как ее отец умер от сердечного приступа. Малышке тогда было всего два года. Мартину нравилась Луиза, и он знал, что если останется с Френсис, то на самом деле станет отцом девочки. Это не казалось ему такой уж плохой идеей. Он не мог обещать Френсис достать с неба солнце, луну и звезды, но она и не просила. Главной любовью ее жизни, несомненно, был первый муж, Джеймс, профессор факультета философии, у которого она училась в Кембридже и которого боготворила до самой смерти.
Френсис не требовала от Мартина неистовой страсти и пылкой любви. Ей на самом деле подошло бы что-то похожее на страсть и любовь, к тому же — Мартин быстро догадался — эти два чувства не обязательно должны были входить в один комплект. Френсис возьмет, что сможет, и так же поступит он сам. Они поняли друг друга.
Когда спустя месяц после свадьбы Клэр, восемнадцатого августа 1956 года, в англиканской лондонской церкви прошла скромная церемония венчания Мартина Джозефа Рейфила и Френсис Антонии Бэнкс, он не написал об этом за океан женщине всей своей жизни. Это было бы жестоко. Он до сих пор злился на Клэр за то, что она первая отказалась от их отношений, но больше ни в чем ее не винил. Сейчас все это стало приобретать какой-то смысл. Во время медового месяца, который Мартин и Френсис провели в Позитано, они остановились в красивом доме у моря, окруженном лимонными деревьями. Фрукты напомнили ему запах Клэр. Весь медовый месяц Мартина преследовал аромат ее кожи, ее волос, словно она была призраком, скользящим по комнатам дома. Но Клэр не была призраком, она была живой, дышащей женщиной, которая никогда не будет ему принадлежать. Во время медового месяца Мартин беспробудно пил и часто сидел на террасе с сигаретой, хотя всегда терпеть не мог этой привычки у других людей. Когда на небе загорались первые звезды, Френсис приходилось звать его в дом.
— Уже темно, — говорила она, подходя к нему и обвивая руками его плечи. — Почему бы тебе не пойти со мной?
Мартин неохотно вставал, тушил сигарету, полной грудью вдыхал цитрусовый аромат, наполнявший вечер, — давно знакомый и глубоко любимый запах, — поворачивался и шел к дому с женщиной, которая теперь была его женой.
Когда Эбби узнала о браке и Клэр, и Мартина с другими людьми, за окном уже стояла глубокая ночь. Услышав новости о свадьбе на одной из кассет, она была вынуждена встать и прогуляться по тихим коридорам редакции. Она ходила взад и вперед, не в силах сидеть на месте. Везде было темно, лишь в одном из кабинетов мигал танцующий узор заставки на мониторе невыключенного компьютера. Люди, работавшие в газете, по крайнем мере, большинство из них, уже крепко спали рядом с женой, мужем или просто любимым человеком. Эбби подумала, что хорошо бы собрать вещи и поехать домой, однако она уже не могла остановиться. Конечно, ей было любопытно: теперь ей уже не казалось, что можно посмотреть в глаза юноши и девушки с выцветших фотографий пятидесятилетней давности и сказать, чем кончится эта история. И все же ее толкало вперед не только любопытство. К нему примешивалась злость на Клэр.
Клэр могла вернуться. Она должна была вернуться. Эбби сама осталась в Лонгвуд-Фолс, чтобы сохранить «Леджер» и занять место отца. Но дело было не только в этом. Ее ничего не удерживало в Нью-Йорке. Во всяком случае, ничего, чему она позволила бы себя удержать, — и случайный звонок от взъерошенного молодого педиатра не в счет. А у Клэр был Мартин. В Лондоне ее ждала настоящая жизнь. Эбби не понимала логику решений Клэр: почему та осталась с отцом, почему вышла замуж за Дэниэла Класкера? Не могла она понять и Мартина, последовавшего ее примеру и женившегося на Френсис. Дело было именно в этом: Мартин и Клэр приняли решение, основываясь на логике, и стали жить сообразно велению разума, тогда как прежде их отношения всегда строились исключительно на любви. Любовь против логики — все сводится именно к этому.
