Смотреть стало совсем невыносимо. Круто повернувшись, Мэгги помчалась в номер. Она захлопнула дверь и бросилась на кровать, только теперь дав волю слезам. Она громко, отчаянно зарыдала и все еще продолжала плакать, когда в комнату вошел Гордон.
— Ты почему не вернулась в танцевальный зал? — строго спросил он. — И почему плачешь?
Она отерла слезы, повернулась к нему и пронзила его гневным взглядом. Гнев стал ее последним оружием.
— Ты негодяй, и я тебя ненавижу!
Он вздохнул.
— Так, ясно: ты видела, как я танцевал с Этель.
Мэгги запальчиво тряхнула головой.
— Танцевал? Я бы не назвала танцем то, чем вы занимались, — зло процедила она. — Ты наврал мне, будто тебе дела нет до этой стервы. Воспользовался моим доверием к тебе! Любовью ты занимался со мной, а мечтал об Этель. А сегодня ты меня еще и унизил. После сегодняшнего я никогда больше не приду к тебе как любовница! Никогда и ни за что.
— Не говори так! — взмолился он. Мэгги вгляделась в его внезапно осунувшееся лицо и растерялась. — Поверь мне: то, что ты видела, ровно ничего не значит, — горячо убеждал он. — Я просто выполнял то, что должен был сделать, — своего рода проверку. Ты же умница, Мэгги. Ты сразу заподозрила, что между мною и этой женщиной раньше что-то было. Нас соединяло больше, чем просто любовная связь. Мы были обручены и собирались пожениться. До свадьбы оставалась пара недель, когда она бросила меня ради Брэннигэна. Мне казалось, что я никогда не избавлюсь от мучительных воспоминаний о ней и ее измене. Поэтому я и приехал сюда, на эту дурацкую конференцию. Но вскоре понял, что путы спали с меня, я свободен. Честное слово, Мэгги! И, когда она подошла ко мне и пригласила потанцевать с ней, я подумал: неплохая идея, чтобы убедиться, что счеты с прошлым сведены.
— И что же?
— И ничего. Она просто жалка. Не могу поверить, что я когда-то любил ее.
— Но ведь было же.
— Думал, что любил. Мне исполнилось всего двадцать пять, а она уже тогда была на редкость искушенной в любовных интрижках и сексе. Может, этим все и объясняется. Это была не любовь, а лишь плотское влечение. Я был слеп.
— И тебя больше не тянет к ней?
— Я почти с отвращением прикасался к ней во время танца.
Странно. Что-то Мэгги не заметила, будто ему было неприятно обнимать бывшую возлюбленную. Впрочем, он всегда умеет вывернуться.
— Я бы предпочел коснуться тебя, — заявил он, садясь рядом на кровать и проведя пальцем по линии декольте.
— Не надо, — вяло сопротивлялась она, хотя пульс моментально участился.
— Ну, будь умницей. Ты же тоже хочешь меня.
Гордон властно повернул ее спиной к себе и стал медленно расстегивать молнию.
— О Боже, — задохнулась она, когда он прижался губами к ямочке на шее. Затем его губы заскользили ниже по обнаженной спине, а руки помогали освободиться от платья.
Да, целуй меня, Гордон, беззвучно умоляла Мэгги. А потом повторила, это и вслух.
— Не останавливайся, — хватая ртом воздух, требовала она. — Умоляю, не останавливайся.
Раздевая ее, Гордон не поднимал лица, наслаждаясь вкусом ее тела по мере того, как все больше оно открывалось благодаря его таким умелым рукам.
Он не останавливался ни на минуту.
Когда наконец их тела слились, Мэгги извивалась под ним, комкая в кулаке простыни, сгорая от безудержного желания. Ее утешало только одно: Гордон тоже потерял рассудок от страсти. Ничего не видел, кроме ее тела, черпая в нем бездну наслаждения.
Мэгги выкрикнула его имя в предвкушении оргазма. Через минуту она уже плакала, но не в сладкой истоме, а от отчаяния. Отвернувшись и спрятав от него лицо, она попыталась воспротивиться его страстным объятиям, но не нашла в себе сил к сопротивлению.
— Тише, моя любовь, — успокаивал ее Гордон, качая на руках. — Не плачь.
Но Мэгги плакала, пока не уснула. Так как знала, что она — не его возлюбленная. И никогда ею не будет.
— Это не я сделала! — кричала Мэгги во сне. — Не я! Вы должны мне верить. Боже мой, почему мне не верят?
— Мэгги! — Гордон потряс ее за плечо. — Мэгги, проснись. Тебе снится какой-то кошмар.
Она вскочила и уселась на кровати, обводя бессмысленными глазами комнату. Лишь через несколько секунд, осознав, где находится, она поняла, что подлинный кошмар, через который ей некогда пришлось пройти, не повторяется сейчас снова.
Этот сон приходил всякий раз, когда Мэгги была в подавленном состоянии. Ей вновь и вновь представлялся зал суда, ее попытки доказать свою невиновность и нежелание судей верить ее показаниям. Никто не верил ей. Ни один человек.
Самое ужасное, что в ночном кошмаре все выглядело как наяву!
Когда Гордон обнял ее, она содрогнулась, затем со сдавленным рыданием зарылась лицом у него на груди.
— Это был просто сон, — глухим голосом твердила она. — Просто сон…
Гордон крепко обнял ее, откинул волосы, падавшие ей на лицо.
— Только сон, любовь моя.
Услышав ласковые слова, Мэгги замерла, потом попыталась вырваться. Но Гордон не пустил ее, еще сильнее сжав объятия!
— Расскажи мне, что тебе снилось.
Она подняла на него печальные глаза. Лицо Гордона оставалось в тени при свете луны, проникавшем через окно, Мэгги не могла различить, что на нем написано.
— Я не думаю, что следует это делать.
Хорошо доктору Сеймур говорить: будь честной. Однако быть честной еще не означает, что тебе обязательно поверят.
— Расскажи мне, Мэг, — настаивал Гордон.
— Ты… Ты назвал меня Мэг?
— Угу. — Он поцеловал ее в лоб. — Ты, кажется, сокрушаешь все линии моей обороны. Знаешь, что может за этим последовать? Пожалуй, я начну объясняться тебе в любви.
Мэгги помертвела в его объятиях.
— Не говори такие вещи!
— Почему бы и нет? Теперь ты перестала меня ненавидеть, не так ли, любовь моя? — сказал он с такой нежностью, что ее собственная оборона внезапно затрещала и развалилась.
— Ты же знаешь, что перестала, — с трудом выговорила она.
Гордон снова вздохнул.
— Боюсь, что точно мне это неизвестно. Я вообще ничего о тебе не знаю. Твоя душа для меня потемки.
— Ты хочешь сказать, что не прочь узнать меня получше? — спросила она, не веря своим ушам. Мэгги не смела надеяться, что может что-то значить для него.
— Да, да. Хочу. — Гордон говорил, словно удивляясь самому себе и в то же время радуясь своим новым интересам. — Начни хотя бы с ночного кошмара.
Мэгги и сама хотела этого. Однако ее сковывал страх.
— Не бойся, — сказал Гордон мягко, словно прочитав ее мысли. — Я не из пугливых.
