— И не мечтай, — Танино терпение окончательно лопнуло. К черту хорошие манеры! — Никогда! Господи, Вова, сколько тебе лет? Неужели ты до сих пор не понял, что ты мне даром не нужен?
— Ну что ты говоришь, Танечка? Это же неправда! Я же понимаю, что ты просто злишься на меня за то, что Любка оказалась беременная. Я и сам не знаю, как так вышло. Это же нелепая случайность, я тебе обещаю…
— Засунь свои обещания знаешь куда? — грубо прервала его оправдания Таня. — Вова, ты мне никогда на фиг не был нужен. Понимаешь? Никогда!
Теперь Вовка прервал ее красноречивые признания:
— Таня, перестань! У тебя просто плохое настроение сегодня. Остановись, а то наговоришь гадостей, потом переживать будешь, казниться. Я же знаю, что все это неправда. Ты меня любишь, так же как и я тебя.
От бешенства Таня стала пунцового цвета. Нет, ну надо же быть таким кретином! И почему этот идиот влюбился именно в нее? За что ей такое счастье?!
— Вова, ты придурок! Ты придумал себе дурацкую сказочку и живешь в ней! Проснись! Я тебя не просто не люблю, я тебя терпеть не могу, ты мне противен, Дрибница! И прекрати мне звонить, прекрати преследовать в институте! Ты меня достал!!!
Вова как ни в чем не бывало прервал ее абсолютно спокойным голосом:
— Танюша, я прошу тебя — остановись. Тебе же потом прощения просить придется, а я не хочу…
Таня, обессиленная тупостью и упертостью собеседника, тихо сказала:
— Да пошел ты, — и повесила трубку.
Дрибница был зол. Нет, зол — не то слово. Он был в бешенстве. Он готов был убить супругу, так не вовремя и некстати забеременевшую. Он ненавидел себя за то, что допустил эту оплошность. Как он, всю жизнь придерживающийся принципа "ни одного поцелуя без любви", мог позволить себе близкие отношения с нежеланной женщиной?! Конечно, Люба женщина не посторонняя, как-никак она его законная жена, и он вроде как выполнял супружеский долг. Но это оправдание было бы хорошо для кого угодно, но не для Дрибницы. Какой еще долг?! Ведь, если говорить честно и откровенно, он никогда не считал Любу своей женой. Она для него была всегда лишь самой большой ошибкой жизни. А следовательно, никаким долгом себя перед нею не обязывал, кроме одного: выждать год, чтобы не ранить слишком сильно девичье сердце мгновенным разводом. Он с самой свадьбы воспринимал ее лишь как временное препятствие на пути к счастью. Но это не мешало ему пользоваться ее телом. Вот этого и не мог он теперь простить себе. Ведь именно из-за этой его слабости и непорядочности и появилась проблема в виде ее неожиданной и такой нежеланной беременности.
Он злился и на Таню, за то, что и слушать не хочет его оправданий. Да как же она не понимает, что и ее вина есть в Любкиной беременности! Ведь прибегал он к услугам законной супруги только после свиданий с Таней, распаленный невозможностью близости с любимой девушкой. Но разве сможет она, невинное дитя, понять, что чувствует мужчина, доведенный до крайности невозможностью слиться воедино с любимой, но такой недостижимой девушкой?! Ведь ей, глупышке, и невдомек было, отчего он вдруг начинал дрожать душными летними ночами, уткнувшись носом в упругую девичью грудь и застыв так, не в состоянии двигаться от парализующего напряжения плоти?! Как же объяснить ей, что вынужден был выплескивать скопившееся желание на кого угодно, хоть на постылую супругу, лишь бы не оскорбить своими действиями любимую?
"Ах, Таня-Танечка, прости меня, дурака, что не удержал эмоций в штанах, допустив тем самым еще одно препятствие на пути к нашему счастью. Прости, что вновь предал тебя, обманул. Ах, какие глупые оправдания: "Она моя жена, и я должен был…" Ничего я не должен был, кроме как блюсти верность тебе, маленькой обманутой девочке… Прости, малыш, прости, кроха моя ненаглядная…"
Еще несколько раз пытался Дрибница объяснить Тане, что ровным счетом ничего не меняет это вновь возникшее препятствие. Да, Люба действительно беременна. Да, он допустил такой промах. Но из-за этого вовсе необязательно отменять намеченный на май развод. Правда, саму Любу он еще не ставил об этом в известность. Сначала полагал, что еще рано, ни к чему травмировать несчастную женщину раньше времени. А может, нет? Может, молчал он вовсе не из желания оградить Любу от страданий, а потому, что не считал себя обязанным ставить ее об этом в известность? Ведь если быть честным и откровенным хотя бы перед самим собой, ему вовсе не было жаль ее. Вернее, в первые дни после свадьбы он действительно ее жалел. Но потом, когда она позволила себе совершенно чудовищный выпад, поведя себя в супружеской постели последней проституткой и грязной шлюхой, он просто перестал считать ее женщиной. Да и человеком не считал. Так, грязь, коврик для ног. Больше того: не просто коврик для ног, а уличный коврик, расстеленный при входе в присутственное место, о который вытирают грязную обувь все, кому не лень. Вот самое правильное название для этого существа. А теперь это существо позволило себе забеременеть, тем самым поставив под угрозу Вовкины надежды на счастье с Таней. Но как объяснить Тане, что это не помешает ему развестись с той грязью? Неужели у него не хватит средств, чтобы оплатить этой погани какую-никакую квартирку и дать ей некоторое содержание, достаточное для того, чтобы самостоятельно поднять ребенка? Ну почему, почему Таня категорически не желает его слушать?!
Ясное дело, без Владимира Алексеевича здесь не обошлось. Он имеет слишком большое влияние на дочь. Да и от кого еще могла Таня узнать о Любкиной беременности? Только от него. А впрочем, какая теперь разница, когда ситуация уже вышла из-под контроля? Господи, ну почему же все так сложно?! Почему это случилось теперь, когда он, наконец, сумел подобрать к Тане ключик? Ведь он бьется за нее почти уже шесть лет, он разгадал ее сложный характер, он уже почти добился ее. Оставалось только развестись и жениться на Тане. Так нет, именно теперь Любке надо было забеременеть!
И опять проявился "замечательный" Танин характер. Ведь любая другая уже давным-давно выслушала бы его и простила. Любая! Но не Таня. Эта просто отказывается его слушать. Ну и как же он объяснит ей, что ничего страшного, в сущности, не произошло? Как?! Если она, строптивица такая, твердит, как заведенная: "Я тебя не люблю, и никогда не любила". И это еще самые ласковые из ее слов… Ничего теперь не поделаешь. Все пропало. Все шесть лет — коту под хвост. Придется все начинать сначала. И прежде всего — выждать какое-то время, дать остыть ее праведному гневу…
Зато Любаша упивалась своим новым положением. Вернее, сначала она испугалась, не будучи уверенной в том, что "автором" ее нынешней беременности стал законный муж. Но после скрупулезных подсчетов она пришла к выводу, что, по всей вероятности, носит под сердцем дитя Дрибницы. Конечно, она не была в этом абсолютно уверена, да и о какой гарантии могла идти речь при ее-то не то работе, не то хобби? Просто ей казалось, что уж на этот-то раз, скорее всего, ей удалось наконец-то забеременеть именно от мужа. Да и сколько можно беременеть от кого попало?! Уж к третьему-то разу она должна была научиться делать это правильно? По крайней мере, думать о том, что это ребенок Дрибницы, было очень приятно и спокойно.
