— Она так хорошо разбирается в искусстве? — Нестор удивленно посмотрел на меня. — Шекспир, гравюры!
— Ты бы видел, как она рисует! Мелани, может быть, ты нарисуешь что-нибудь для Нестора, а фильм досмотрим в другой раз? — обрадовалась я возможности выключить видео.
— Конечно, мамочка! Только давай посмотрим еще немножко. До священника! Я все равно никогда дальше не смотрю, там все неправильно!
— То есть как «неправильно»? — заинтересовался Нестор. — Ну-ка, Надин, останови кино, пусть нам Мелани объяснит, что же тут неправильного?
Я нажала на «стоп», радуясь, как вовремя это произошло — еще несколько кадров, и легендарные любовники оказались бы в постели.
— Вы такие смешные, — фыркнула Мелани. — Думаете, я не поняла, почему вы не хотите смотреть со мной до конца? Да я же почти такая, как она! Мне десять, а Джульетте — тринадцать! Три года — разве это большая разница?
— Да мы не о том, деточка, — кашлянув, протянул Нестор. — Нам интересно, что неправильно у Шекспира?
— У Шекспира все правильно, неправильно в фильме. В фильме Джульетта должна была сказать священнику, что она беременна. Мамочка, у тебя есть ручка или карандаш? Можно рисовать на этой бумаге? — Она показала на больничный блокнот, прикрепленный к кровати.
— Можно, — оторопело произнес Нестор. — Но с чего ты взяла, что она… э-э-э… что она ждет ребенка?
— Они ведь с Ромео занимались любовью! В кино, а не у Шекспира! У Шекспира про это нигде не сказано. Знаете, я нарочно взяла в библиотеке пьесу и прочитала после того, как посмотрела фильм. Вот и получилась ерунда! Они занимались любовью, значит, у них должен был родиться ребенок, а когда женщина ждет ребенка, ей нельзя пить лекарств! Неужели непонятно? И священнику она должна была это сказать. Он тогда не стал бы давать ей снотворное, а помог бы потеряться. Вы так смотрите на меня, мсье… в смысле, Нестор! Разве я говорю что-то не так? Разве не так, мамочка?
— В общем-то так. Вот. — Я протянула ей ручку. — Что ты нарисуешь для Нестора?
Она вопросительно посмотрела на него.
— Заказывай, дружок, — сказала я.
— Хорошо бы мой портрет, — прищурившись, предположил он. — Или портрет Надин. Или свой! На память. Я повешу его дома в рамку.
— Знаете, Нестор, я плохо рисую людей. Лучше вид из окна! — Мелани слезла с его кровати и направилась к окну. — А вы поговорите между собой, пока я буду там.
— Хорошо, Мелани, — сказала я. — Мы не будем тебе мешать, пока ты будешь там.
— Да, мамочка, чтобы я не потерялась. — Она положила ручку и блокнот на подоконник и подтащила к нему стул. — Красиво, клумба! Ну все, я начала.
— Подожди-ка, детка, — остановил ее Нестор. — Что-то я не понял насчет «потеряться».
— Ох! — Она шумно вздохнула и в поисках поддержки посмотрела на меня, но я промолчала, давая ей возможность еще больше поразить Нестора. — Потеряться где? Здесь или там?
— Вообще «потеряться», — растерянно предположил он.
— Вообще — это только там. Навсегда. А здесь все рано или поздно находятся. Вот мы с мамой потерялись, а потом нашлись. Так и Джульетта в кино должна была потеряться, родить ребеночка, а потом Ромео спокойно бы ее нашел.
— Спокойно? — уточнил Нестор.
— Может быть, и были бы какие-нибудь проблемы. Я не знаю. Но снотворное ей пить было нельзя. Ей бы священник и не дал, если бы она ему сказала. Священнику надо говорить все!
— Ты ходишь к священнику?
— Зачем? У меня дедушка священник. Я ему рассказываю все-все! Хотите, мсье, в смысле, Нестор, поедем с нами к дедушке, когда мама допишет свою книгу? Ей осталось мало. Дня на два. А потом мы поедем к нему с папой. Мы можем взять вас, если ваша жена будет не против.
— Моя жена не будет против? — спросил меня Нестор, едва сдерживая улыбку.
— У Нестора нет жены, — твердо сказала я. — Но Нестор не сможет поехать с нами.
— Кстати, детка, а разве у священников бывают дети?
— Это у католических не бывает, а у протестантских всегда много. Мой дедушка — пастор, — сообщила она, отвернулась к окну и начала примериваться ручкой к листку бумаги.
— Чудесно, — окончательно развеселился Нестор. — Как только выйду из больницы, сразу приму протестантство, раз от него детей много!
— У вас нет детей? — сочувственно, но не поворачивая головы, спросила Мелани.
— Нет, девочка.
— Плохо, — отозвалась она. — Ни детей, ни жены. А вы точно никогда никого не теряли?
— Вроде бы нет. Хотя… — Нестор грустно посмотрел на меня. — Видимо, скоро потеряю. Но ведь это не страшно, правда, Мелани, если кого-то потерять? Все же находятся! Рано или поздно. Я правильно понял, Мелани?
Она не ответила.
— Что-то не так, детка? Почему ты молчишь? Я ее обидел, Надин? — тихо спросил он уже меня и еще тише добавил: — То, что она называет словом «там», это на том свете?
— Не совсем, — прошептала я. — Но ты поймешь, когда увидишь ее рисунок. И не отвлекай. Она там!
— Боже мой, Надин! Там? — Он недоверчиво посмотрел на меня, и я очень обрадовалась, что он понял. — Она ведь ребенок!
— Нестор, в творчестве все равны. Она точно такая же, как мы, только маленькая.
— А он точно такой же, как я, только молодой парень. — Он уставился на свои забинтованные руки, поворачивая их, чтобы лучше рассмотреть.
— Нестор, я говорю о творчестве!
— Да ладно, Надин. Слушай, а ты привезла мне туфли?
— Нет. Ты же про обувь ничего не говорил, ты просил только одежду.
Он недовольно закряхтел.
— Я завтра привезу. Или тебе нужно сегодня? Ты собрался выписываться?
— Никуда я не собрался! Что я буду делать дома один с такими руками? — Он обиженно потряс ими. — Ты хоть догадалась вчера полить мои цветы?
— Я сначала не сообразила, потом хотела вернуться, но Луи сказал, что, пока солнце, поливать нельзя, нужно на закате. Мы хотели съездить на закате, но я подумала, что лучше позвонить твоей домработнице и…
— Позвонила?
— Нет, я не знаю ее телефон! Я хотела спросить у тебя!
— Что ж не спрашиваешь? Спросить забыла?
— Скажи.
— Это ты скажи, что тебе наплевать… — Он осекся, потому что скрипнула дверь.
Мелани вздрогнула и обернулась. В палату вошла медсестра с обедом на подносе.
— О, какая красивая у вас дочка, мсье Мориньяк! И как похожа! Покормишь папочку обедом, ангелочек?
Мелани часто заморгала, приоткрыв рот.
— Извините, сестра, придется потрудиться вам самой, — кипя от ревности и возмущения, сказала я и поднялась со стула. — Мы уже уходим! Попрощайся, Мелани, нам пора.
Она прикусила губу, отрицательно замотала головой, хрипловато выдавила:
