Никогда ради мужчины я не отказывалась ни от чего, если не считать моего душевного покоя, многих, многих плиток шоколада с нугой, равно как и многих часов блаженного послеобеденного отдыха, которые, вместо дивана, провела на тренажере. Я всегда утверждаю, как и все мои знакомые женщины, что ем обезжиренную пищу и сжигаю калории самыми мазохистскими способами только затем, чтобы чувствовать себя вольготно в собственном теле, но на самом деле это минимум на шестьдесят процентов ложь. Главным образом я хочу, чтобы так себя чувствовали другие, вступая в контакт с моим телом.
Но правда и то, что ни один мужчина на свете еще не сделал карьеры благодаря мне. Я никогда никому не обеспечивала тыл и не подчиняла своих желаний его желаниям. Для этого я слишком ориентирована на свои потребности. Практически я почти всегда только на них и ориентируюсь. И тем не менее я уважаю таких жен, как у Юлиуса Шмитта.
Марита Шмитт. Уже двадцать семь лет супруга Юлиуса Шмитта. Прервала свое образование, чтобы – пока учится муж – родить сына. Который спустя двадцать четыре года шептал мне на ухо всякую мерзость. На вечеринках готовила для шефа мужа, когда у того еще был шеф, разные необыкновенные кушанья. При этом Марита поправилась на два или три размера. Так же, впрочем, как и ее супруг.
Юлиус и Марита, как и многие люди, долго прожившие вместе, все сильнее походят друг на друга. С Маритой я познакомилась на пятидесятилетии Юлиуса. Они произвели на меня впечатление брата и сестры. У них одинаковая манера держать бокал с вином, разделывать рыбу и повышать голос в конце предложения – похоже на звук двухмоторной «Щессны», берущей неожиданное препятствие.
Трогательно. Когда супруги перенимают черты и манеры друг у друга. Для этого не обязательно так уж любить друг друга, достаточно просто проводить вместе определенное количество часов в неделю. Обмен привычками иногда приводит к курьезам. Так, муж моей школьной подруги Кати из-за перенесенного воспаления глуховат на левое ухо. В разговорах он всегда слегка поворачивает голову, чтобы приблизить к собеседнику здоровое, правое ухо. И что бы вы думали? В мой последний визит я обнаружила у Кати тот же наклон головы, хотя она отлично слышит обоими ушами.
Шмитты даже внешне похожи. Оба среднего роста, широкие в бедрах и с удивительно толстыми носами. Или нос одного за годы брака стал толще? Стану ли я похожа на Филиппа? Может, через пятнадцать лет я стану такой же толстой, как он, то есть вдвое выше, чем сейчас? Или, чего доброго, он уменьшится? А может, я смогу перенять его уверенность в себе? Эту абсолютную убежденность в достижении любой цели, которая иногда просто не дает Филиппу радоваться успеху. Потому что он и так в нем не сомневался. Я тоже не очень-то радуюсь успехам, потому что всегда сомневаюсь, – ведь не могло это быть так уж сложно, раз удалось даже мне. Обрету ли я, как Филипп, когда-нибудь его уверенность? Научусь ли не воспринимать дельную критику лично в свой адрес? Неужели я буду покупать только такие книги, которые потом прочитаю, и употреблять только те иностранные слова, которые действительно понимаю? Прекращу ли я когда-нибудь задавать глупые вопросы? Например, такие:
«Тебе Гизела Бюндхен нравится больше меня?»
«Тебе ведь не нравится большая грудь, правда?»
«Посмотри-ка на ту похожую на крысу супермодель – она только что зашла в ресторан, – ты бы стал с нею спать, если бы не встречался со мной?»
«Ты уже готов был когда-нибудь мне изменить?»
«О ком ты думаешь, когда онанируешь?»
«Будешь ли ты считать меня красивой, когда мне будет сорок девять?»
«Ты какую-нибудь женщину любил больше меня?»
Почему мужчины не задают такие вопросы?
Действительно, почему? Потому что не хотят, чтобы им врали? Или боятся, что женщины ответят честно:
«Нет, пончик, я ничего не имею против твердых, как доска, мускулов на животе. Джордж Клуни, конечно, обворожителен, но в тебе меня привлекают скрытые достоинства. Уж я бы не выталкивала Джорджа из постели, тем более что в своих фантазиях я уже раз сто пережила с ним потрясающий секс. С твоими возрастными признаками я смирюсь только тогда, когда буду уверена, что со своими возрастными признаками не смогу найти никого моложе».
Нет, я не знаю ни одного мужчины, который бы задавал подобные вопросы, и к счастью, ни одного, который был бы так бессердечен, чтобы сказать правду в те моменты, когда ложь нужна, даже ожидаема. Можно лишь вообразить следующий апокалиптический диалог:
«Любимый, что было бы, если бы меня у тебя не было?»
«У меня была бы другая».
Фу, совершенно невозможно представить. Куда бы мы зашли, если бы женщинам грозила опасность всегда получать честные ответы на свои глупые вопросы? Человечество бы вымерло. В самом деле.
Юлиус разлил шампанское и прервал мои важные для антропологии размышления.
«Знаете, моя дорогая куколка, что особенно печально? Через двадцать пять лет брака я совсем не грущу, что больше не люблю свою жену».
«Если ты не грустишь, то радуйся», – бестактно закричал толстяк.
«Это действительно грустно», – сказала я с пониманием и сжала под водой руку Филиппа. Он обнял меня очень крепко, как будто хотел сказать: «Мы всегда будем любить друг друга, не беспокойся».
«Конечно, мы тоже раньше думали, что будем любить друг друга всегда», – сказал Юлиус.
Мне не хотелось, чтобы он так продолжал, я хотела верить в свои иллюзии о вечной любви, о действенности восстановительного крема и правдивости телерекламы.
«Нельзя любить по принуждению», – сказала я с сожалением и попыталась сконцентрироваться на моей любимой песне Элтона Джона «Your song»:[59]
I hope you don't mind
that I put down in words
how wonderful life is
while you're in the world.[60]
«Ну, моя милая куколка Штурм, вы все еще верите в великую вечную любовь?»
«Нет, в данный момент нет».
Мы с Юлиусом дошли до моей машины. Не произнесли по дороге ни слова, но это молчание не было неприятно. Казалось, он не ждет от меня никаких объяснений. Он был где-то далеко, в своих мыслях и выглядел каким-то озабоченным. Тем не менее у меня создалось впечатление, что мое присутствие ему не неприятно.
Вот он берет мою руку в свои.
«Что произошло, меня не касается, и я не буду вас расспрашивать, надеюсь, что вскоре мы снова встретимся и снова будем верить в любовь».
«Юлиус?»
«Что?»
«Меня это, конечно, тоже не касается, но все-таки я спрошу. У вас все в порядке? Вы выглядите таким подавленным».
«В данный момент у меня все не в порядке. С завтрашнего дня все в моей жизни станет не так, как было. Но знаете что? Я радуюсь этому. Это хорошо. Нет, все будет хорошо».
