– Разговариваем, то да се.
– Понятно. Что это за «то да се»?
– Ну, так. Сам понимаешь – разговариваем, гуляем и все такое прочее.
Отец вздохнул.
– Приводи ее к нам почаще. Матери она нравится. Тристрам кивнул и перевел взгляд на страницу книги.
Отец еще раз вздохнул.
Дженни сидела в углу класса с Синтией.
– Говорят, в субботу ты была на танцах – с мальчиком. С Тристрамом?
– Ты откуда знаешь, как его зовут?
– У тебя весь стол этим именем исписан. Все знают, как его зовут.
– Шутишь, что ли?
– И не думаю. После школы каждый день уносишься, в выходные от тебя ни ответа ни привета. И вообще с нами разговаривать перестала – уж со мной точно.
– Неправда.
– Правда. Мы же говорим не только про школу и уроки. Иногда про что-то другое.
– Например?
– Про мальчиков, кто что носит и так далее. Едва мы соберемся, ты куда-то смываешься – то ли читать, то ли уроки делать, то ли просто мечтать.
– Потому что это не разговоры, а дурость одна. Особенно про мальчишек. Уши вянут.
– Не понимаю, почему это такая дурость. Ты же такая, как и все остальные. Раньше всегда была с нами.
– То раньше, а то сейчас.
– Из-за Тристрама? – Не совсем. Хотя…
– Дженни. А ты не…
– Не «что»?
– Сама знаешь.
– Не знаю.
– Разрешила ему поцеловать себя? Ведь нет? Я знаю, у всех девчонок из старшего класса есть парни, даже у Сандры Робертс – ты же знаешь, какая она, – про них мне все известно. Но чтобы это позволила ты! Не представляю.
Дженни захохотала, не в силах остановиться.
– Вот я как раз про это. – Она едва не задохнулась от смеха. – Ну, не дурость ли? Нет, честно. Поцеловать? Дурость, и все. Ну и ну. Поцеловать!
Все это она говорила как бы свысока, словно любому было ясно – ничего смешнее и быть не может.
– Значит, ты у нас теперь Ее Высочество, да? Ну-ну. Возвышаться над другими – к хорошему это не приведет. Сама увидишь.
И Синтия пулей выскочила из класса, а Дженни продолжала хохотать за столом.
– Дженнифер, ты опять поздно. Каждый день одно и то же! Что это такое? – возмущалась мама.
– Да все уроки, ма.
– Уроки? А мне кажется, ты каждый вечер встречаешься с парнем Холландов. Во всяком случае, домой он приходит тогда же, когда и ты.
– Ты подглядываешь.
– Так я и думала. Ничего я не подглядываю, просто знаю, что вы встречаетесь. Так дело не пойдет, Дженнифер. Это же надо – из вечера в вечер! Естественно, ты имеешь право на друзей, но это не должно мешать учебе! А куда подевалась Синтия? Лучшая твоя подруга? Небось, поругались?
– Но я же делаю уроки, и в школе все нормально. Тристрам мне даже кое в чем помогает.
– Значит, он теперь твой учитель, да?
– Ну, мама!
– Нечего мне мамкать! Что ж, если в школе все в порядке, я молчу, но смотри, девушка, не дай Бог, если из школы на тебя пожалуются. И к сестре можно быть повнимательнее. А то оставила ее одну на танцах.
– Никто ее не оставлял. Она сама слиняла.
– Одна говорит одно, другая – другое.
– Честно тебе говорю. Она слиняла сама.
– Честно – значит честно.
– Мы ее там прямо обыскались. Правду говорю.
– Ладно, не надо меня уговаривать. – Миссис Траншан пожала плечами. – Я не твоя сестра, и мне экзамены не сдавать. Но учти – любое дело можно представить по-разному. Любое. Ладно, иди делать уроки.
Дженнифер взлетела наверх, к комнате Вероники.
– Зачем ты ей это сказала?
– Что «это»? – переспросила Вероника, не поднимая головы.
– Что мы тебя оставили на танцах одну? Это же враки.
– Не знаю, что ты там бормочешь.
– Знаешь, еще как. Ты сказала маме, что мы на танцах оставили тебя одну.
– Я ей этого не говорила, но если она такое взяла в голову – значит, взяла. Что я могу поделать?
– Но это же неправда! Ты можешь ей сказать!
– Что сказать? Что ты с Тристрамчиком весь вечер от меня не отходили?
– Никакой он тебе не Тристрамчик.
– Не будь дурочкой. Он еще ребенок – такой же, как ты. Деточки-конфеточки. Ходите, как два лунатика, ничегошеньки вокруг не видите. Как два малолетних придурка. Детский сад. У него еще молоко на губах не обсохло.
– Неправда! Врешь ты!
– Хороша парочка. Строите из себя взрослых. А сами – малышня малышней.
Дженни ничего не могла понять. Она смотрела на сестру и ничего не понимала.
– Они просто ничего не понимают, да?
Голова Дженни лежала на голой груди Тристрама.
– Кто?
– Все они. Про нас.
Тристрам медленно погладил ее по спине, а я, замерзая под пронизывающим ветром, поежился на своем табурете.
– Чего это ты вдруг? – спросил он.
– Потому что про нас болтать стали глупости всякие.
– Ничего они про нас не знают. Ничего. – Он перекатился на живот. – Мой отец считает, будто знает, а сам – ни черта.
– Но, Тристрам, что же они все на нас окрысились? В школе и даже дома?
– В школе?
– Синтия со мной больше разговаривать не желает. А другие девочки вообще в мою сторону не смотрят.
– Дуры потому что. Все дуры.
– Так не бывает, чтобы все. А наши семьи? Тоже, что ли, все дураки и дуры?
– Почему нет? Что они про нас знают?
– А как тогда объяснить? Другой-то причины нет. Мы же никому ничего не сделали.
– А пошли они все в болото, – прошептал Тристрам, уткнувшись носом в одеяло.
– Тристрам!
– А что? Если они к нам так – что остается делать? Плевать я на них хотел?
– Как это «плевать»? Это же родители, семья!
– А я?
– Что «ты»?
– Вот мы с тобой и есть семья. Настоящая семья. Ты и я. Вдвоем. А все остальные – побоку. Не должны они вмешиваться в нашу жизнь. Понимаешь?
Она согласно прижалась к нему, сунула голову под одеяло.
– Тристрам! А ты… ты ведь меня… любишь? Любишь?
Он вздохнул и уставился на крышу сарая.
– Ну зачем, – спросил он вдруг усталым голосом, – зачем ты все время задаешь такие вопросы?
Она высунула голову из-под одеяла и выжидательно смотрела на него.
– Любишь ведь, правда?
Он снова вздохнул и обнял ее.
– Дурацкий вопрос, потому что… потому что об этом можно и не спрашивать. Так же?
Она забралась на него и поцеловала его в нос.
– И никто нам не нужен, правда? – Она улыбнулась. – Никто-никто.
Я весь извелся – тут не хватит никаких сил. Проскользнув через кусты, я вернулся в дом.
– По-моему, надо что-то предпринять.
– Насчет чего, дорогая?
Реймонд Траншан опустил газету с кроссвордом и посмотрел в сторону кровати жены.
– Насчет Дженнифер и Тристрама, разумеется.
– Что теперь?
– Уж больно часто встречаются. Рановато им еще.
