– Несколько минут назад уехала на такси. – В трубке послышался стук по клавишам. – Если быть точным – шесть минут. Госномер машины такси тоже имеется. Могу продиктовать или отправить сообщением.
Не знаю, что Штерн сделал с моей охраной, но сделал он это на совесть.
– Номер высылайте. Нужен. Еще что-нибудь есть? Может быть, она что-то просила передать или с кем-то разговаривала?
– Нет. Передать она не просила. И не говорила ни с кем. Только машину за столиком ждала. Взволнованная такая, белая, как лист бумаги. Я воду ей предложил, но словно и не услышала. Как увидела такси, так сразу и побежала к двери. Даже телефон здесь на диванчике свой забыла. Он, кстати, звонил недавно.
– Шесть раз, – сквозь зубы прошипел я.
– Да! Шесть! Я номер смотреть не стал. Глянуть?
Казалось, намекни я, Степаныч и мою квартиру обыщет. Вывернет все, от шкафов до закрытого на кодовый замок сейфа. Но сейчас мне нужно было кое-что другое. И это точно не цифры собственного номера.
– Ничего не нужно. Спасибо.
Больше не тратя ни секунды, я положил трубку. Переслал Штерну номер таксиста с вопросом: «Где сейчас эта машина?» – и рванул к лифту.
От волнения сердце, казалось, выскочит из груди. Пальцы сжимались в кулаки, и в голове не осталось ни одной мысли о безопасности.
Плевать на нее было. На все предостережения Штерна плевать. Даже представлять не хотел, что творилось в голове моей умной мышки. Кадр с искореженной машиной до сих пор стоял перед глазами. А ведь Аглая сто процентов поверила, что в ней был я.
Глава 21. И тайное становится...
Марат.
Как и следовало ожидать, финальной точкой маршрута такси оказалась клиника, где сейчас находились Захаров с водителем. Я не знал, как Штерну удалось это выяснить. Точно так же не знал, как клинику вычислила Аглая. Но на педаль газа давил с усердием гонщика на трассе.
К счастью, с эскортом в виде огромного джипа Бадоева гнать было комфортно. Тот мигалкой и сиреной, как библейский Моисей, заставлял расступаться перед собой море машин. А особо принципиальных, тех, кто не велся на спецэффекты, капотом жестко теснил к обочине.
В других обстоятельствах я бы задал своему начбезу пару вопросов. С собой я его не звал и, куда едем, не рассказывал. Но сейчас все это оказалось неважно. Каждая минута промедления била по нервам, а нехорошее предчувствие тяжестью давило на грудь.
Мне просто необходимо было как можно скорее добраться до своей мышки. Не дать ей сойти с ума от страха. Спрятать от всех и вся.
С водительским удостоверением за эту гонку, наверное, можно было распрощаться. На хороший штраф я себе тоже заработал, но, стоило вбежать в здание больницы, и дорога, и страх забылись.
Совершенно непохожая на себя обычную, растерянная, в домашних тапочках и с раскрытой сумочкой, Аглая стояла возле стойки администратора и испуганно озиралась по сторонам. У меня чуть сердце из груди не вырвалось от этого её вида. Мысленно несколько раз убил и Герасимова, и себя.
С трудом сдержал порыв налететь на Аглаю и стиснуть в объятиях.
Хотелось. Без «давно так» и «не помню когда». Первый раз настолько сильно нужно было почувствовать рядом другого человека. Не словами, которые сейчас бессмысленны, а руками и губами убедить, что все в порядке.
Даже толпа зевак не мешала. Но пугать своими эмоциями побоялся. Маленькая такая, бледная. Не женщина, а один сплошной натянутый нерв. Казалось, чуть крикнешь – лопнет, сожмешь – растает, как призрак.
Нужно было терпеть. Еще сильнее, чем тогда, когда приручал. Как-то подготовить к тому, что живой и невредимый.
Адски трудное задание. Даже мой солдафон Бадоев скрипел зубами и не рыпался с места. Смотрел только тяжелым взглядом, как я снимаю пиджак...
...осторожно со спины подхожу к мышке...
...будто в кокон, укутываю ее в свою одежду...
...и, поймав выпавшую из рук сумочку, начинаю шептать на ухо одну и ту же фразу:
«Все хорошо. Все хорошо. Хорошо. Все...»
И себе, и ей. Как заклинание.
– Ты... Ты цел?
Моя трусишка даже не дрожала. Смотрела своими огромными глазами, словно не видела несколько лет.
– Со мной все в порядке. В машине был не я. Мой заместитель и водитель. С ними сейчас работают врачи.
– Я пыталась хоть что-нибудь узнать, – Аглая жадно облизала губы. Кажется, стала еще бледнее. – Но все молчат.
– Прости. Прости, маленькая. Я пытался с тобой связаться и предупредить. Но не смог.
В том, что сама забыла телефон, язык не повернулся упрекнуть. Не было на мышку злости. Если кто-то и допустил ошибку, так это я. Мог ведь сразу догадаться, что она тоже посмотрит новости. Мог действовать быстрее, не тратя время на разговор со Штерном.
– Но с тобой все хорошо...
Взгляд зеленых глаз странно затуманился. Крылья носа нервно вздрогнули.
– Да...
Моя паника, которая только успокоилась, накинулась с новой силой.
– Тогда хоро...
Наверное, Аглая хотела сказать «хорошо». Главное слово сегодняшнего вечера! Но договорить не смогла. Тело в моих объятиях вдруг потяжелело. Глаза закрылись. И руки безвольно упали.
* * *
Больницы я не любил никогда. В детстве – потому что здесь делали болезненные прививки и совали в горло холодную металлическую палку. Позже – потому что в больничной палате от нас с отцом ушла мачеха, один из самых светлых людей в моей жизни.
А еще позже я сам чуть не сдох от горя. Уставший врач тихим голосом сообщил, что ни мою невесту, ни нашего ребенка не удалось спасти, и мне вдруг резко перехотелось жить дальше.
Пять
