ним спиной. Я не буду против, если ты покажешь эти досье мужу.
— Почему вы сами не отдадите папки Ярославу? — удивляюсь я. — Ведь он здесь, как вы и хотели.
— Видимые желания обманчивы. Я бы хотел внуков, дочка. Странное желание для старика, не находишь? Никогда бы не подумал, что буду беспокоиться об их безопасности.
— Перестаньте, Павел Юрьевич, какие внуки? Мы оба знаем, чтопо— настоящемудля вас важно — вот это! Так ответьте.
— Потому что, Марина, только тебе решать, насколько и кому ты доверяешь. И так будет всегда.
Эта правда и в тишине кабинета она звучит буднично, но от этого не менее хлестко жжет холодом. Как правда о Сашке, которая, однажды ворвавшись в сознание, прожгла до костей.
Какой бесстрастный и ледяной у Корнеева взгляд. Такой же стальной, как мой собственный. Так неужели я вот так же смотрю на людей?
Или все впереди, и именно об этом речь?
— Нет… не втягивайте меня в это! Я не хочу!
— Я знаю, дочка, ноонбез тебя не справиться, и бросить не сможет. А ты не выживешь без него. Изучи папки и запомни каждого в лицо! Эти стервятники уже точат когти по твою душу.
Кто «он» ясно. Я это понимаю, просто поверить не могу. Только выдохнуть, почти беззвучно:
— Вы — монстр, Павел Юрьевич. Зачем вы меня нашли?
Корнеев не отвечает, но и взгляд не отводит. Сожаление в серых глазах мелькает так быстро, что кажется игрой света: а не почудилось ли?.. Как вновь за сталью ничего не рассмотреть.
— Тебе есть, что мне сказать, Марина?
Я колеблюсь, мы никогда не касались подобных вопросов. А главное, причину озвучить не смогу. Сегодня во дворе дома я столкнулась с его охранником и невольно ударилась спиной о грудь Ярослава. Сражу же отпрянула, надеясь, что муж ничего не заметил, но собственная реакция не понравилась.
— Макар… Я ему не доверяю.
Я жду, что отец не поверит, но он неожиданно меня удивляет, кивнув:
— Правильно делаешь, дочка. Не все, кто рядом, заслуживают на наше доверие. Запомни это. Я знал, что ты разберешься.
— Но, — недоумеваю я, — почему вы его держите у себя?
По тому, как жестко отец смыкает губы, мне кажется, что я не узнаю ответ. Но он все же говорит — ничего этим не объяснив:
— Потому что он — единственная нить.
***
В следующие дни домой возвращается Данил Егорович, и наши ужины с Борзовым становятся не такими напряженными и молчаливыми. Мужчины неплохо ладят между собой, хозяин дома не навязывает свое внимание, и я готовлю ужины иногда в компании собственных мыслей, которые после разговора с отцом жужжат пчелами, а иногда под разговоры мужчин на кухне, все больше привыкая к голосу Борзова.
Он уже не кажется таким рычащим и царапающим, как в первые дни, хотя и спокойным его назвать сложно. Сам Ярослав — ходячий эмоциональный сгусток энергии, и странно, что этот сгусток все чаще находится поблизости. Словно отец обязал моего мужа держать меня в зоне его видимости. Только зачем, учитывая, что я и так никуда не бегу?
На работе мы с ребятами завершили текущий проект, и мне выпадают несколько выходных дней, которые я провожу дома, изучая подробные досье совершенно незнакомых мне людей. Задаваясь новыми вопросами: «Зачем мне это нужно? И что со всем этим делать? Ну, не в полицию же идти с такими сведениями»
Когда я в очередной раз натыкаюсь на Борзова во дворе дома, куда вышла перед сном с чашкой кофе, то говорю прямо:
— Перестань меня искать, а то я подумаю, что ты скучаешь по моему обществу.
— Может быть.
Он только что приехал, на нем черная водолазка и темно-серое строгое пальто — в таком не ходят в публичные дома, только в приличные места. Хотя какая мне разница, где он был? У него свежая стрижка и он чисто выбрит — все это подмечает женский взгляд. Каким бы ни было детство у Борзова, а сейчас он определенно следит за собой.
Я в домашней одежде, вновь в очках, с распущенными волосами и мне совершенно не хочется ощущать неловкость под таким же прямым взглядом, как мой вопрос. Он садится рядом на скамейку и сцепляет руки на коленях — из-под рукава пальто на запястье показываются дорогие часы. Ставит уверенно ноги и крепкое бедро внезапно касается моего — так же запросто, как ноздрей легкий, еловый аромат мужского парфюма…
Он трезв, серьезен, и умеренно напряжен. Значит, была деловая встреча. Не взволнован, но и не расстроен — скорее всего получил предложение, которое его заинтересовало, но не впечатлило. Ему нужен чей-то совет и время все обдумать. Он больше не хочет совершать ошибки, и о последнем говорит его настроение. Но ведь не от меня же совет?.. Я ничего не понимаю в бизнесе боев без правил, зато всегда умела подмечать детали и анализировать факты, первой в университете решала логические задачи, вот и сейчас сознание предлагает варианты ответов.
Хотя лучше бы молчало.
— Привет.
— Привет.
Сидеть в тишине неловко, у меня такое чувство, что Ярослав чего-то ждет. И пить кофе при нем не получается.
— Здесь холодно. В это время тебе лучше быть в доме, особенно, если меня нет.
— Мне нравится свежий воздух, и я не одна, а с твоим дедом. Он за дверью, всего в десяти шагах.
— Не убедила. В следующий раз просто дождись меня и скажи.
Спорить с Борзовым бесполезно, да и вопрос того не стоит. Я не стану его просить, он это знает. Как и он не станет мне мешать в этой малости.
— Ты не можешь меня опекать буквально. Как-то же я жила до тебя.
— Хотел бы я знать «как»…
Кофе остыл, и я просто верчу чашку в руках. Вокруг так тихо, что слышно движение одинокой машины на соседней улице, и далекий лай собак.
— Как твои ушибы?
— Со следующей недели возвращаюсь к тренировкам.
— Расскажи, если хочешь, — роняю я в этой тишине. — Мне остались два глотка. Что это было — предложение?
Возле Борзова сидеть теплее, но я стараюсь этого не замечать. Я укрыта пледом и пододвигаю к себе его края.
— Да. Новый контракт. Выход на вершину айсберга, так сказать, и самые широкие перспективы.
— Надо же. Поздравляю.
— Да не с чем,
