кожа была липкой и ледяной. Спутанные простыни на моей неубранной постели еще глубже вонзили нож унижения в мою грудь, и ярость вырвалась наружу, крик вырвался из моего горла, когда я пронеслась через комнату, хватая простыни и разрывая их руками.
Я не могла перестать кричать, впиваясь ногтями в шелк, образы Окли и Бет, трахающихся в моей постели, как чертовы животные, превратились в красные видения. Мысль о том, что Окли наблюдает за мной и Ноем — все это было слишком, и я не могла это контролировать. Я не могла справиться с эмоциями, которые угрожали задушить меня. Все, что я могла делать, это кричать, разрывая подушки, ударяя их о стены, отчего перья взлетали в воздух.
Я чувствовала только запах ее дешевых гребаных духов, представляла, как ее пот прилипает к грязным простыням, а ее крики экстаза все еще отражаются от стен.
— Господи, Сиенна! — Спенсер ворвался в мою комнату. — Что, блядь, происходит?
— Я ненавижу его! — закричала я. — Я, блядь, ненавижу его!
— Кого? Какого хрена?
Во мне не осталось ни капли контроля, я продолжала рвать шелк и плакать большими, толстыми, жалкими слезами.
— Сиенна!
Находясь в тумане, я не могла перестать терять самообладание. Пока Спенсер не схватил меня сзади, обхватив руками, вжимая мои руки в бока и притягивая меня к себе.
— Остановись, Сиенна. Остановись.
— Я ненавижу его. — Мои крики перешли в рыдания, и моя грудь разорвалась вокруг сердца. Мое тело прижалось к брату, мои силы внезапно иссякли.
— Кого? Что случилось? — Мои колени подкосились, но Спенсер удержал меня в вертикальном положении, крепко прижимая к себе. — Кто тебя обидел?
Я не могла. Я не могла говорить. Я не могла ничего сказать. Я была пьяна от гнева и ярости, не в состоянии мыслить здраво.
— Сиенна. — Спенсер заставил меня повернуться и посмотреть на него, убирая с моего лица волосы, прилипшие к щекам. — Что случилось?
— Окли. — Всхлипнула я.
— А что с ним? — Его обеспокоенные глаза изучали меня, изучали мое лицо, как будто он мог найти ответы в соленых слезах, которые прилипли к моей коже.
Я вдохнула с удвоенной силой.
— Он… он…
— Сиенна? — Я повернулась и увидела Сайласа у двери с телефоном в руке. И я знала… я, блядь, знала. По позвоночнику пробежали мурашки, и мне захотелось умереть. Боже, я хотела умереть. Этого не было. Господи, этого не могло быть.
— Что это такое? — Сайлас протянул мне свой телефон, и я уставилась на фотографию, которую Окли разместил в нашем групповом чате. Высшая элита. Группа, которая организовывала лучшие вечеринки и, по сути, контролировала всю социальную сцену в Атертоне.
Я все еще смотрела на фотографию, на которой была изображена я, лицом к камере. Обнаженная. Моя грудь открыта и выставлена на всеобщее обозрение. Моя спина была выгнута, грудь выпячена. Фотография была сделана после… после того, как Ной поднял меня с козла. Из-за угла фотографии лицо Ноя было скрыто сзади, и виднелось только его правое плечо и обнаженное бедро. Несмотря на то, что Ноя нельзя было разглядеть полностью, было чертовски ясно, что именно происходит.
Я с трудом сглотнула желчь, подступившую к горлу, когда картинка исчезла с экрана.
— Он удалил ее, — прошептала я. Но облегчения не было. Не было избавления от этого гребаного кошмара, в который погрузил меня Окли. Фотография могла исчезнуть, но что-то настолько разрушительное и унизительное, как это, просто так не исчезнет. Тот, кто видел эту фотографию, навсегда запечатлеет ее в своей голове. Они никогда не смогут смотреть на меня и не видеть эту фотографию.
Я схватилась за живот, думая, что меня сейчас стошнит.
— Зачем Окли это сделал?
Я повернулась лицом к Спенсеру.
— Он чувствует, что я унизила его, порвав с ним, поверив слухам о нем и Бет. Это был его способ отомстить мне.
Я подавила всхлип, положив руку на грудь, села на край кровати и уставилась перед собой в пустоту.
— Он обидел меня, потому что я задела его самолюбие. — Я посмотрела на разорванные простыни, испачканные его спермой. — И он трахал ее в моей постели.
— Ее? — Сайлас прошел вглубь моей спальни. — Кого он трахал в твоей постели?
— Бет.
— Значит, сегодня утром, когда она ушла, она была… здесь… — Его голос затих, когда он понял, что собирается сказать вслух. — Кто этот парень на фотографии?
Мои глаза встретились с глазами Спенсера, между нами промелькнул понимающий взгляд. Парень на фотографии был не просто парнем. Это был Ной, и хотя мы со Спенсером знали, кто этот парень, мы, молча, договорились, что так и останется.
— Ты его не знаешь, — просто ответила я, вытирая щеки тыльной стороной ладони.
— Знаешь что? — Сайлас сунул телефон в карман брюк. — Меня даже не волнует, кто, блядь, на той фотографии с тобой. Все, что меня сейчас волнует… это убийство Окли.
Ной
Стены в гостиной были покрашены, и я закончил снимать старый ковер с пола в столовой. Я решил, что пора заканчивать, взял пиво и сел на одну из ступенек на заднем крыльце коттеджа. Я не видел Сиенну с тех пор, как она ушла тем утром, и солгал бы, если бы сказал, что не смотрел на дверь каждый час, ожидая, что она войдет. Весь день я не мог выбросить из головы образ ее обнаженной и нагнувшейся. Этот чертов козел для распила долбал мне голову весь день, пока я, в конце концов, не убрал его в одну из запасных спален, чтобы не мешал думать.
Наверное, это не то, в чем признается любой мужчина, но прошло много лет с тех пор, как у меня был секс. Годы с тех пор, как я чувствовал обнаженное женское тело рядом со своим и скользкий жар киски. Это не было сознательным решением избегать секса. Наверное, мой разум был чертовски мрачен, чтобы думать о чем-то, кроме боли. Сожаления. Горя.
Последний раз я трахал женщину, когда моя жизнь еще имела смысл. Тогда, когда мое сердце было целым, и я чувствовал, как расширяются мои легкие, когда я делал вдох.
Я сделал глоток пива и уставился перед собой на солнце, начинающее садиться вдалеке. Впервые за долгое время я увидел это. Я действительно видел это. Цвета. Розовые оттенки и желтые лучи. Я заметил, что все птицы вернулись в свои гнезда, а ветви деревьев слегка покачивались от легкого ветерка. Прошло так чертовски много времени с тех пор,
