Оказывается не только его, Алекса, слабостям и прегрешениям ведется строгий учет, так же было и с его предками. То, что вскормлено в кости, появится во плоти, как говорится. То есть, породу не скроешь. Вот какие слова надо было сделать семейным девизом.
Хавьер вдруг почувствовал странный холод, словно внутри он уже умер.
– Согласна. – Луиза смотрела на него своими большими глазами цвета шоколада. Одна половина ее лица была ярко освещена, другая оставалась в тени. – Во время сезона в Лондоне я чаще всего простаивала у стены, где-нибудь за пальмой в кадке, и от скуки наблюдала за гостями, подмечая много интересного. И поведение представителей высшего света не могло от меня укрыться. – Насупившись, Луиза провела по записям нерабочим концом пера. – Что мне не дает покою, так это вопрос «зачем». Зачем надо было записывать все это, а потом еще и шифровать?
Хавьер мучительно соображал, какое из пронумерованных выражений следует изобразить на лице, но ни одной из масок под рукой не оказалось.
– К некоторым скандалам принято проявлять терпимость, но есть такие, которые не сходят с рук никому. Одинокий джентльмен с хорошим состоянием может угодить в скандальную историю, и никакого вреда его реноме от этого не будет. Женщина не может рассчитывать на снисхождение. А уж женатому мужчине лучше в скандалы и вовсе не ввязываться. Это может дурно отразиться на его детях.
– Граф Хавьер – приверженец морали? – спросила, не глядя на него, Луиза. Она перебирала бумаги на столе, складывая чистые листы в ровную стопку. Потом зачем-то передвинула бронзовую чернильницу. – Полагаю, мне следует выразить удивление.
– Пустяки, – сказал Хавьер. Он уже пожалел, что ноги принесли его в библиотеку и что он оказался втянутым в этот разговор о кодах, шифрах и скандалах с женщиной, от которой ничего не может укрыться. Что с того, что граф оказался в капкане собственной репутации? Почему он должен начать сожалеть об этом сейчас? Скоро Хавьер вернется в Лондон, и все вернется на круги своя, его жизнь потечет по знакомому руслу, и он будет чувствовать себя вполне уютно в этой жизни, как рука в разношенной перчатке.
Перспектива, скажем прямо, не блестящая, но зато понятная и привычная.
– Но я не удивлена, – произнесла Луиза, накрыв ладонью выложенные рядком перья. Она растопырила пальцы, словно хотела под лампой разглядеть, не осталось ли где чернильного пятнышка. – Я кое-что заметила и насчет вас, Алекс. Не так уж вам нравятся скандалы, как того требует вами же выбранное амплуа.
Он пожал плечами. Хавьер не рассчитывал на то, что Луиза поверит в его безразличие к теме, он не мог, но продемонстрировать безразличие считал своим долгом.
– Слухи. Разве им можно верить.
– Разумеется, нельзя. Слухи могли бы заставить меня поверить в то, что вы вероломно предали друга, но вы убедили меня в обратном. Если бы я прислушивалась к тому, что говорят, то решила бы, что вы спите с синьорой Фриттарелли, но я никогда не замечала особой теплоты в вашем взгляде, когда вы на нее смотрите.
Хавьер вытянулся в струнку.
– До вас доходили разговоры о синьоре Фриттарелли и?.. – Хавьер замолчал на полуслове и тряхнул головой. Похоже, слухи приобрели свойство самовозгораться, и подпитка им даже не требовалась. Лишнее свидетельство того, что он и вправду попал в ловушку.
Луиза едва заметно пожала плечами. Она по-прежнему не смотрела на него.
– Я много чего слышу. И ничему не верю, пока не увижу явное тому подтверждение.
Мисс Оливер вытянула руки перед собой и положила на них голову. Хавьер неотрывно смотрел на ее шею, которая была по-девичьи тонкой и щемяще трогательной. Комбинация обезоруживающей женственности, хрупкости и кажущейся беззащитности с потрясающей остротой ума била наповал. Эта женщина владела смертельно опасным оружием, против которого у него не было брони.
Луиза повернула голову к нему и заговорила. Хавьер как завороженный смотрел на ее губы.
– Алекс, вы доверились мне и сказали правду в тот день, когда я стала гостьей в вашем доме. Теперь пришла моя очередь. Ваши предки, может статься, не отличались праведностью, но это не имеет никакого значения. Вас считают… Впрочем, не мне говорить вам о вашей репутации. Но и это не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме нашего выбора. А за ним следуют и слухи, и репутация.
Да, его репутация. Его амплуа. Которое сковало его по рукам и ногам.
– Все не так просто, как вам кажется. Сегодня на службе я не мог не заметить, как все на меня смотрят.
Луиза закрыла глаза.
– Эффект новизны, не более того. Когда я впервые в королевском зверинце увидела льва, он показался мне удивительным и страшным. Второй раз представился мне лишь импозантным зверем, вырванным из естественной среды обитания.
Так вот каким он ей сейчас видится. Импозантным зверем, запертым в клетке.
Тогда… Что же для него является естественной средой обитания?
– Я понимаю, куда вы клоните, – сказал Хавьер.
Но понимала она, а не он. Когда мисс Оливер открыла глаза, граф почувствовал себя так, словно она влезла ему в голову и читает мысли, как книгу.
Ему хотелось узнать, как ей это удается. Как она может видеть то, что он едва успел осознать?
– Вы… – начал граф и, беспомощно замолчав, тряхнул головой. Затем предпринял новую попытку: – Насчет льва. Вы навещали его дважды, как вы сказали. Видите ли есть смысл в том, чтобы увидеть его снова?
Уголки ее губ чуть приподнялись, золотистый свет лампы делал выбившие из прически мелкие волоски похожими на нимб.
– Льву все равно, приду я на него посмотреть еще раз или нет, он живет своей жизнью. Мое мнение о льве не имеет значения, оно просто существует. Лев сам по себе, мое мнение о нем – само по себе.
Хавьер обдумывал ее слова.
– Вы думаете, лев не замечает того, что людей, пришедших на него поглазеть, становится все меньше? Или того, что восхищенные вздохи уступают место улюлюканью и свисту?
– Может, и замечает. Но разве это важно? Лев живет так, как может. Любой из нас, будь ты хоть человеком, хоть животным, хоть овощем, хоть минералом, может мало что сделать, чтобы повлиять на толпу.
Нет, не то она говорит. Хавьер чуть ли не всю свою взрослую жизнь положил на то, чтобы добиться влияния и контроля над толпой.
– Я с вами не соглашусь.
Мисс Оливер подняла голову и выпрямила спину. Хавьер завороженно наблюдал за игрой света и тенями на ее платье, за плавными и гибкими движениями ее стана и рук. Во рту у него пересохло. Он замер, боясь шелохнуться.
Луиза откинулась на спинку стула, и ее лицо скрыла тень.
– Ваше право. Но льва-то я видела.
Хавьер покачал головой.
