Наконец она заговаривает:
— Предупреждаю: папа готовит обед. Рагу из тушенки. Будь осторожен. Хорошо хоть Кэсси вернется к ужину. Надеюсь, ты у нас переночуешь?
Он мог бы переночевать. Тогда бы у него появилась возможность загладить свою вину.
— Нет, — отвечает он. Она едва поворачивает голову. — У меня на сегодня билеты на «Парк Юрского периода». На премьеру, между прочим. Там будет леди Ди! Правда, не со мной, к сожалению. — Он говорит и презирает себя за эти слова. — Не пойти нельзя, это нужно для работы, я уже давно договорился… — Его мать едва заметно прищуривается, и, чтобы оправдать себя, он наспех придумывает ложное объяснение: — Я с Эммой иду, понимаешь. Я бы один и не пошел, но она очень хочет.
— О!.. Тогда понятно. — Снова молчание. — Какая интересная у тебя жизнь, — безжизненно добавляет она.
И снова тишина.
— Декстер, прости, но я за утро что-то устала. Пойду наверх посплю немного.
— Хорошо…
— Мне понадобится помощь.
Он в панике ищет глазами сестру или отца, точно у тех есть какие-то особые навыки, которыми он не обладает, но их нигде нет. Мать уперлась ладонями в подлокотники, беспомощно отталкиваясь, и он понимает, что ему придется сделать все самому. Легко, не думая о том, что делает, он берет ее под руку и помогает подняться.
— Хочешь, я?..
— Нет, я могу зайти в дом, только вот со ступеньками проблемы.
Они пересекают дворик; рука Декстера касается ткани голубого летнего платья матери, висящего на ней, как больничный халат. Его раздражает, даже оскорбляет то, как медленно она двигается.
— Как Кэсси? — спрашивает он, чтобы чем-то заполнить время.
— О, замечательно. Мне немного досаждает, что ей так нравится мной руководить, но она очень заботлива. Съешь то, прими это, пора спать. Строгая, но справедливая — такая вот у тебя сестра. Мстит мне за то, что не купила ей пони.
Если у Кэсси так прекрасно получается о ней заботиться, куда же она сейчас подевалась, когда ее помощь нужна? И вот они в доме, у нижней ступеньки лестницы, ведущей наверх. Он никогда не замечал, что ступеней на лестнице так много.
— Как?..
— Лучше просто возьми меня на руки. Я не тяжелая… уже.
Я не могу. Я на такое не способен. Думал, что смогу, но нет. Во мне отсутствует что-то, что позволяет людям делать это.
— У тебя где болит? Где мне не надавливать?
— Не волнуйся. — Она снимает шляпу и поправляет шарф. Он осторожно одной рукой обхватывает ее под лопатками, так что его пальцы оказываются во впадинах между ее ребер. Затем сгибает колени, касаясь плечом задней поверхности ее ног сквозь гладкую, прохладную ткань платья, и, когда понимает, что она готова, поднимает ее второй рукой и чувствует, как расслабляется ее тело в его руках. Она делает глубокий выдох; ее сладкое и жаркое дыхание обдает его лицо. Или она тяжелее, чем он думал, или же он слабее; он ударяется плечом о перила, напрягает мышцы рук, поворачивается боком и делает шаг по лестнице. Голова матери лежит у него на плече, шарф скользит по лицу. Это выглядит пародией на похожую ситуацию — например, когда жених переносит невесту через порог, — и в голове его мелькают кощунственные шутки, от которых, однако, не становится легче. Но на лестничной площадке мать шутит сама.
— Мой герой, — говорит она, смотрит ему в глаза, и оба улыбаются.
Он толкает дверь в темную комнату и опускает мать на кровать:
— Тебе что-нибудь принести?
— Я в порядке.
— Тебе не пора что-нибудь принять? Лекарство там или…
— Нет, все нормально.
— Сухой мартини с оливкой?
— О да, с удовольствием.
— Хочешь, накрою тебя одеялом?
— Вон тем покрывалом.
— Шторы опустить?
— Да. Но окно оставь открытым.
— Ну, увидимся.
— Пока, дорогой.
— Увидимся.
Он натянуто улыбается, но она уже повернулась на бок и лежит к нему спиной. Он выходит из комнаты, прикрыв дверь. Однажды — возможно, очень скоро, может, даже в этом году — он выйдет из этой комнаты и больше никогда не увидит мать. Эта мысль так тяжела для осознания, что он силой прогоняет ее и вместо этого начинает думать о себе, о своем похмелье, о том, как он устал и как пульсирующая боль отдается в висках с каждым шагом, когда он спускается по лестнице.
Большая неприбранная кухня пуста, и он идет к холодильнику, который тоже почти пуст. Завядший сельдерей, куриные кости, открытые консервные банки и ветчина в экономичной упаковке — свидетельства того, что его отец взял домашнее хозяйство на себя. На полке в дверце холодильника стоит открытая бутылка белого вина. Он берет ее и пьет прямо из горлышка — четыре, пять глотков сладкой жидкости, — а потом слышит отцовские шаги в коридоре. Вернув бутылку на место, он вытирает рот рукавом; отец входит в кухню. В руках его два пакета из деревенского магазина.
— Где мама?
— Устала. Я отнес ее наверх, чтобы она могла прилечь. — Декстеру очень хочется, чтобы отец оценил, какой он взрослый и храбрый, но того, кажется, это не впечатляет.
— Понятно. Вы поговорили?
— Немножко. О том о сем… — Собственный голос в его голове звучит очень странно: он говорит слишком громко, сбивчиво, заплетающимся языком. Как пьяный. Заметил ли отец? — Когда она проснется, мы еще поговорим. — Он снова открывает дверцу холодильника и притворяется, что видит вино в первый раз. — Не возражаешь, если я?.. — Берет бутылку, выливает остатки вина в стакан и идет к выходу. — Я пойду в свою комнату…
— Зачем? — хмурясь, говорит отец.
— Надо найти кое-что. Старые книги…
— Ты разве не хочешь пообедать? Нельзя же так пить вино без еды.
Декстер смотрит на пакеты у ног отца; те чуть не лопаются под весом консервов.
— Может, попозже, — говорит он уже из коридора.
Поднявшись по лестнице, он замечает, что дверь в родительскую спальню отворилась, и бесшумно заходит внутрь. Занавески колышутся на полуденном ветру, и солнце то падает на спящую под старым покрывалом мать, то уходит. Из-под покрывала выглядывают грязные подошвы ее ног со скрюченными пальцами. Запах, который он помнит с детства — дорогих лосьонов и загадочных пудр, — сменился запахом вареных овощей, о котором не хочется думать. В доме его детства теперь пахнет больницей. Он закрывает дверь и идет в ванную.
Стоя возле унитаза, заглядывает в аптечку: большой запас отцовского снотворного, свидетельство ночных страхов, и старый пузырек с валиумом, пузырек его матери, на котором стоит дата: март 1989-го. С тех пор давно уже появились более сильнодействующие средства. Он вытряхивает по две пилюли из каждого пузырька и кладет их в бумажник, затем берет еще одну таблетку валиума, кладет в рот и запивает водопроводной водой — просто чтобы успокоиться.
