Так как они решили использовать быстрый метод строительства, начиная строить, не дожидаясь, когда будут готовы чертежи отдельных частей всего проекта. Закладка фундамента была сделана этой же осенью, через пять месяцев после приобретения земли.
– Чертежи выполнены чрезвычайно быстро, – сказал Кэл Зорик, глядя на эскизы в кабинете Винса. – Это грандиозный проект, Винс; это, знаешь, впечатляюще. Все в таком большом масштабе. Деньги тоже, сколько все это стоит. Уму непостижимо.
Винс пристально посмотрел на него.
– О чем ты беспокоишься?
– О, всего лишь мысль о том, какие средства сюда вложены. Я не имею в виду то, что вы заплатили за землю, это само собой. Но когда все это будет построено. Боже, Винс, ты уже можешь услышать, как падают денежки во все эти прорези для опускания монет? Луна-парк для развлечений, зеленые лужайки и теннисные корты, лодочный домик, и потом все эти ренты, и кроме того, ты получаешь процент от продаж во всех магазинах и ресторанах, верно? Это вызывает такой трепет, трудно себе представить масштабы. Я имею в виду, что остальные работают над частями этого проекта и получают небольшую зарплату, а ты видишь весь проект в целом, ты охватил... все. Я, действительно, завидую этому.
Винс откинулся в своем кресле.
– Десять тысяч долларов удовлетворили бы любого, кто считает, что у него есть будущее в этом бизнесе.
– Но я не любой, Винс, иначе Рей не попросил бы меня помочь вам. И потом он сказал, что я отлично справился. Я постарался также, чтобы никто у Людлова не знал, о чем меня просили. Я вел себя очень умно.
– Тогда, может быть. Но не сейчас.
– Ну, я не знаю. Посмотрим, что бы я получил, если бы захотел выйти из дела и организовать свое, стать девелопером, как ты, а я мог бы сделать это, если бы у меня была пара сотен тысяч долларов. Не так уж и много для такого крупного девелопера, как ты, но я бы начал с малого, где-нибудь в другом месте; я подумывал о Юго-Западе. И считаю, что ты мог бы помочь мне начать. Это было бы вроде вложения средств в мое дело.
– Зачем я стал бы это делать? – спросил Винс.
– Ну, это было бы что-то вроде благотворительного взноса. Думаю, я помог вам выйти из затруднительного положения, когда вы нуждались в этом, хотя то, о чем вы просили меня, было, гм, сомнительного свойства? Короче, это было, действительно, незаконно, так ведь? И совесть меня мучила. Я не хочу, чтобы вы с Реем вляпались в какое-нибудь дерьмо; и если бы я мог удалиться и начать свое собственное дело, то, полагаю, моя совесть примирилась бы со мной и через некоторое время я бы получил отпущение грехов.
Винс не сводил с него глаз, пока взгляд Кэла не скользнул в сторону.
– Когда ты думал двинуться на Юго-Запад?
– Прямо сейчас, – нетерпеливо сказал Кэл. – Через несколько дней. Я действую быстро.
– Я тоже. Надо будет уладить это завтра во второй половине дня. Закрой дверь, когда будешь выходить.
– Но, подожди... ты думаешь, что ты...
– Завтра после обеда. Закрой дверь с той стороны.
Когда он ушел, Винс отправился в кабинет Белуа.
– Кэл хочет двести тысяч за молчание. Ты позаботишься об этом, Рей? Ты лучше справляешься с такими делами, чем я.
– Что ты сказал ему?
– Что мы уладим это завтра во второй половине дня.
– У нас есть сегодняшний вечер. О, подожди-ка. У меня один из этих чертовых ужинов. Как насчет того, чтобы пойти туда вместо меня?
– Отлично, – сразу ответил Винс. В этот же вечер он сидел на месте Белуа за круглым столом в большом бальном зале отеля «Браун Палас» вместе с двумя сотнями гостей, поедающих жареных цыплят и дикорастущий рис, непременное меню всех благотворительных мероприятий того года в Денвере. Каждый сезон они с Белуа посещали множество таких ужинов; было важно, чтобы на них смотрели как на тех, кто поддерживает общество, а также имело значение то, что предоставлялась возможность спокойно побеседовать с представителями финансовых и административных кругов; нередко эти беседы оказывались более плодотворными, чем совещания в залах заседаний и в кабинетах.
Он обвел зал глазами, отметив людей, с которыми не удалось встретиться во время коктейля – с ними следовало поболтать после ужина. Осмотр был на время прерван, когда его глаза встретились с глазами широко улыбающейся рыжеволосой женщины, сидевшей за два стола от него, которая смотрела прямо на него. Она встала из-за стола и подошла к нему.
– Мейси Фарелл, – сказала она, протягивая руку. Винс встал и пожал ее руку. На женщине было черное платье, и по контрасту ее обнаженные плечи и руки казались белыми, как снег, а волосы сияющим ореолом.
– Я помню, – сказал он. И покопался в своей безотказной памяти. – Вы все еще помогаете симфоническому оркестру?
– Нет. Я переключилась на музей.
– Вы заканчивали университет, когда мы встретились...
– Когда мы переспали.
– Я помню и это тоже. – Улыбка Винса была теплой, хотя все, что он мог вспомнить через пять или шесть лет – это, что ожидал от выпускницы колледжа податливости и благодарности, а вместо этого она оказалась опытной и ироничной. – Вы уезжали в Европу на следующей неделе.
– В следующем месяце. У нас было время, чтобы увидеться снова. Вы не позвонили.
Винс неторопливо рассматривал женщину. Лицо ее было слишком длинным, чтобы считаться красивым, нос и подбородок широковаты, лоб низкий. Но привлекала внимание улыбка и беспощадный испытующий взгляд зеленых глаз. Ее язвительные замечания напоминали Винсу об Анне, хотя Мейси была старше и более искушена в житейских делах, имела более осознанные намерения. Теперь он вспоминал все новые подробности о Мейси. Она была единственной дочерью состоятельного нефтепромышленника, чемпионкой по плаванию, лыжницей, играла в теннис и славилась своей любовью к вечеринкам, которые затягивались на всю ночь. Но больше всего он помнил ее улыбку: прекрасную и открытую, такую сияющую, что хотя она не отражалась в глазах, большинство людей думало, будто она очарована их словами. Это была та безличная улыбка, которую Винсу больше всего хотелось стереть. Он хотел, чтобы она улыбалась только ему.
– Вы меня нервировали, – сказал он. – Я не мог сказать, когда вы серьезны, когда нет, а это было ужасно для моего «эго». Мужчины не терпят неопределенности, знаете, они начинают сомневаться во всем, даже в своем собственном имени, если не уверены в женщине.
Мейси засмеялась.
– Так вы забыли свое имя и мое тоже. Вы очень хороший, Винс, я почти верю вам. Именно так я чаще всего и вспоминала о вас: какой вы хороший.
– Я постараюсь, чтобы вы продолжали думать так, – он все еще держал ее руку в своей и теперь поднес ее к губам. – Я не забуду ваше имя снова.
