Она и сама не могла остановиться. Как бы ни хотелось ей бежать без оглядки из этого городка, подальше от детства Люка Бардела и пробудившейся к нему жалости. Впрочем, знала она и то, что он нисколько не нуждается в сочувствии и никогда не поблагодарит за него.
Так что лучше приберечь эту неуместную жалость для себя, подумала она с угрюмой улыбкой. Бедная, несчастная Рэчел.
Ей не хотелось проезжать через город и рисковать наткнуться на кого-нибудь из защитников или хулителей Люка. Ей вообще не следовало приезжать сюда, визит только пошатнул прежнюю уверенность.
Должен быть какой-то кружный путь к шоссе. На карте виднелась бледная серая линия, означающая насыпную дорогу. Она поедет этим путем, вокруг города.
Выходя из дома, Рэчел поискала глазами Эстер, но нигде ее не обнаружила. Не раздумывая, она нарвала белых роз в тугих бутонах, исколов при этом пальцы, и бросила цветы на переднее сиденье машины. Проезжая по тихим, пропекшимся на солнце улицам, Рэчел сделала глубокий вдох в надежде ощутить аромат сорванных роз, но у цветов Эстер никакого аромата не было.
Она никогда особенно не разбиралась в картах — Стелла всегда говорила, что у нее географический кретинизм, — и не сообразила, что окажется на той же дороге, что ведет к кладбищу. Повинуясь внезапному импульсу, она остановилась и взяла колючие цветы.
Рэчел уже дошла до могилы Мери-Джо, когда, взглянув на розы у себя в руке, увидела, что они кишат крошечными червяками, пожирающими чистые, атласные лепестки.
С криком отвращения Рэчел отшвырнула их прочь, подальше от нежных и простых полевых цветочков, украшавших надгробие. Цветы были свежие. Кто-то навещал могилу совсем недавно.
Она огляделась, бросила взгляд на мрачный, болотистый лес за оградой маленького аккуратного кладбища. Никто ее не преследовал, никто за ней не наблюдал. Ехать придется через этот болотистый лес, если, конечно, она правильно истолковала дорожную карту. Может, встретит призрака, который являлся к ней прошлой ночью.
Она забралась обратно в машину и заперла все двери. Поставила кондиционер на максимум, включила радио и тронулась с места. В эфире была какая-то христианская рок-станция, солист пугал дьяволом, в когти которого ты попался, и Рэчел, передернув плечами, тут же выключила. Ни в дьявола, ни даже, пожалуй, в Бога она не верила. А если во что и верила, то в зло, которое поселилось в Коффинз-Гроув, в доме Эстер Блессинг. И в ущербной душе Люка Бардела.
Была середина дня, но темный сосновый лес угрожающе смыкался вокруг нее. В воздухе, несмотря на кондиционер, ощущался сырой запах болота, болезни и разложения. Дорога сузилась, за деревьями все чаще поблескивали лужи темной, неподвижной воды. Она б не удивилась, если бы здесь водились крокодилы.
Не повернуть назад? Стелла была права по крайней мере в одном — у ее дочери никудышное чувство направления. Эта проклятая дорога может оказаться тупиком, который упрется в болото; машина потонет, уйдет в трясину, и она вместе с ней исчезнет без следа.
— Идиотка, — сказала Рэчел вслух и, углубившись в гущу леса, сбросила скорость до черепашьей.
Высившиеся вокруг старые, больные деревья окрашивали пейзаж в мрачные тона, столь непохожие на залитые солнцем, яркие, веселые ландшафты Нью-Мехико. Два других столь же отличных одно от другого места трудно было представить. Может быть, ключ к загадочной натуре Люка Бардела в том, что болотная душа попала в пустынный климат.
Она прозевала бы дом, если б ехала чуть быстрее, если б не искала место, где можно развернуться. Дом был очень старый, и лес уже вел на него наступление, отвоевывал некогда захваченную человеком землю. Вьющиеся растения ползли вверх по деревянной обшивке, бородатый мох свисал занавесками с окружающих участок огромных деревьев. Наверное, когда-то стены были выкрашены, но краска давным-давно облупилась, и все окна зияли пустыми прямоугольниками — стекла были разбиты хулиганами, упражнявшимися в метании камней.
Самый обычный дом, заброшенный, посреди заболоченного леса. И все же она остановилась возле заросшей травой дорожки, выключила мотор, и холодный кондиционированный воздух, устало содрогнувшись, умер. Стоило открыть дверцу, как влажный зной ворвался в салон, укутывая ее душным одеялом. Наверное, останавливаться не стоило, но она ничего не могла с собой поделать.
Рэчел знала, кому принадлежал дом. Знала, кого нашли повешенной в покосившемся сарае. Знала, кто умер в доме. Но, несмотря на обвинения Эстер, не знала, кто убил последнего хозяина.
Она приближалась к дому медленно, настороженно, пробираясь сквозь спутанные заросли. Джинсы неприятно липли к ногам, и даже свободная майка облепила тело. Несмотря на жару, ее пробирали дрожь, холод и страх. Но она шла и шла дальше.
Передней двери уже давно не было. Похоже, кто-то выбил ее много лет назад. Возможно, полиция, когда приехала расследовать еще одно самоубийство. Быть может, это сделал сам Джексон Бардел, когда искал ублюдка странствующего проповедника, с которым его оставили.
Внутри, где до сих пор ощущался дух смерти, было темно и пахло плесенью и гниющими растениями. Даже в лучшие времена этот дом, наверное, был мрачным и действовал угнетающе, сейчас же он походил на древнее лесное чудовище, проглатывающее всех, кто по недомыслию подойдет слишком близко.
В доме было много маленьких комнатушек, по большей части пустых, если не считать хлама и мусора. Самая большая комната располагалась в конце узкого коридора, и тусклый свет из разбитого окна освещал запятнанный пол.
Она замерла, уставившись на это пятно, мгновенно поняв, откуда оно взялось и чья кровь утекла через истертые доски. Джексон Бардел умер здесь, либо от своей руки, либо от руки неродного сына, с которым жил.
Ее насторожил не какой-то шум, а ощущение присутствия кого-то еще, от которого руки покрылись гусиной кожей. Она повернулась, вскинула глаза — и он уже стоял на пороге, словно материализовался из воздуха. Как прошлой ночью в ее душной спальне.
— Привет, Рэчел, — мягко произнес Люк Бардел. И шагнул к ней, наступив прямо на засохшую лужу крови.
Он выглядел непривычно, по-другому, и теперь от него исходило ощущение еще большей угрозы и опасности. Той свободной униформы, что Люк носил в Нью-Мехико, больше не было, ее сменили черные джинсы, ковбойские сапоги, черная майка. Мессия в пустыне вызывал у нее настороженность, этот незнакомец — чистейший ужас.
— Что ты здесь делаешь? — хрипло выдавила она, но не сдвинулась с места — это все равно ей бы не помогло. Он либо отпустит ее, либо нет, но убегать значит забыть о своем достоинстве. Ему известно, как сильно она ненавидит его и все, связанное с ним. Но не может знать наверняка, насколько сильно пугает.
