Широко улыбающийся Илья в дверях моей квартиры с пакетиком молотой «Арабики» и пузатой бутылкой коньяку в руках.
Кофе, дымящийся в медной турке. Илья тщательно помешивает его ложечкой, придирчиво пробует готовность, прежде чем капнуть коньяк.
Мои руки, неловко режущие творожный пирог. Золотистые ароматные крошки, разлетающиеся от ножа.
Мы склонились над экраном ноутбука, смотрим комиксы про Гарфилда и хохочем до колик как безумные.
Мой фотопортрет с яблоком, сделанный ГМ, в руках Ильи. Он задумчиво рассматривает его, а затем говорит: «Ты здесь не похожа не себя. Слишком наигранно. А кто тебя снимал?» Я отбираю у него портрет и прячу в ящик стола: «Так, один давний знакомый».
Хмельные глаза Ильи в тот момент, когда он обнял меня за талию и притянул к себе. Его возбужденное дыхание, которое я чувствую всем телом. Илья целует мою кожу в вырез футболки, и я чувствую, как тело становится мягким и податливым.
Я лежу на животе, влажная и разгоряченная, а его ладони ласково скользят по моей спине и ногам. «Наконец-то я вижу твои ноги, — тихо говорит Илья, — они у тебя удивительно ровные, красивые. Как жалко, что ты не носишь короткие юбки».
Еще мне запомнилось, как я расстегнула ему рубашку и в первый раз провела кончиками пальцев по его груди — кожа оказалась ровная, гладкая, чистая, без единого волоска, как у подростка. И тогда, сквозь аромат кофе и алкоголя, я почувствовала его собственный запах — приятный запах чистого, здорового тела, без примеси какого-либо одеколона или дезодоранта.
Я чувствовала, что меня много. Так много, что я могу дарить себя.
Блаженное ощущение.
29
Три ночи подряд мне снятся призраки прошлого.
Сначала я видела Сабину, мою старую подругу из предместья. Она очень хорошо выглядела и много смеялась неизвестно над чем. Я запомнила, что ее каштановая шевелюра была забрана наверх, в букет локонов, струящихся с макушки. Такую прическу ей делали на свадьбу с первым мужем. Спустя три года в момент героиновой ломки он выбросился из окна, оставив Сабину в пустой квартире с двухлетним сыном на руках.
Во вторую ночь приходил Игорь. Сидел на моей кухне и курил.
А вчера мне приснился мой кот — Трям Трямыч, или просто Трямкин, или Трям.
Я несла любимого Трямыча на руках к ветеринару. Какая-то тварь вцепилась ему в лапу, и теперь он истекал кровью. Я несла его на руках, а он прижимался ко мне, как маленький ребенок. Самое интересное — я была уверена в том, что он выживет, что все будет хорошо, словно уже видела этот сон. Но все равно тряслась от страха: чувствовала, как ему больно. Он вцеплялся в меня коготками сквозь кофту и одеяльце, в которое его завернули. А я все никак не могла отыскать ветлечебницу, петляя по одним и тем же улицам. В конце концов нашла и благополучно передала Трямыча на руки врачу.
Проснувшись, сразу же позвонила домой и спросила у сонного отца, в порядке ли Трямкин. Он удивился, но сказал, что все хорошо. Вчера, правда, чуть не угодил под машину и потом от переживаний весь вечер не слезал с колен мамы. Вообще-то он не очень ручной, наш Трямыч, но, наверное, перенервничал.
Может, мне завести кота?
Хотя я не очень представляю, как заводят животных. Мне кажется, они должны приходить сами, как судьба.
Трямыч сам нас выбрал. Он сидел именно перед нашей дверью и не отлучался ни на минуту до тех пор, пока братец, который наблюдал за ним с верхней площадки, не сжалился и не взял его. И дома он себя сразу повел по-хозяйски. Кого-то это раздражает, а мне, наоборот, нравится. Коты и должны так себя вести, напоминая хозяевам, где их место.
Синяя папка с биографиями моих одноклассников маячит у меня перед глазами каждый вечер. Который день порываюсь убрать подальше эту коллекцию смертей, но, как только она оказывается в руках, не могу удержаться, чтобы не открыть ее. Матвей знал, что делал, когда вручил мне бумажный итог своих расследований.
Смерть не менее удивляет своим разнообразием, чем жизнь. Вот, например, еще два моих одноклассника — Антон и Сева. Погибли в один год, с разницей меньше месяца.
Антон Теплицкий не вернулся из армии, а точнее — из Чечни. По официальным заявлениям наших властей, там уже не было боевых действий, а всего лишь локальные антитеррористические операции. Взвод Антона не участвовал в бою, а просто шел по дороге на свой блокпост. Неожиданно их начали обстреливать сверху, и один из наших солдат бросил вверх гранату. Не докинул, и она вернулась. Из взвода остался в живых один человек.
Спустя три недели Сева Барсаян попал в больницу, после того как его избили скинхеды. Внешность у Севы типично армянская, в отца, хотя мать — русская, и сам он говорит по-русски без малейшего акцента. На своей исторической родине Сева не был ни разу, потому что его отец уже лет сорок без малого живет в Москве. Однако бритоголовых молодчиков в кожаных куртках это не особенно интересовало, как и то, что Сева — один из лучших студентов на своем кибернетическом факультете, получает президентскую стипендию и относится к той категории молодых людей, благодаря которым России есть чем конкурировать на мировом рынке.
Они избили его бейсбольными битами, и через день он умер в больнице, не приходя в сознание.
30
Сегодня проводила Илью.
Его самочувствие в последнее время заметно ухудшилось, хотя он всеми силами старался не показывать этого. Во время наших прогулок Горбовский внезапно бледнел и останавливался. По его лицу пробегала легкая судорога боли, которую он пытался скрыть, но от этого все выглядело еще мучительнее. На прошлой неделе он снова взял больничный на три дня. Меня попросил не приезжать к нему, объяснив это тем, что «не любит болеть прилюдно».
Мы обманывали другу друга, делая вид, что все в порядке и легкое недомогание пройдет. Хотя оба знали, что это признак скорого конца.
Впервые в жизни мне приходилось делать что-то, заранее осознавая бесполезность любых усилий.
Я обзвонила всех знакомых и знакомых своих родителей, потратила не меньше десятка часов на поиски в Интернете, перелопатила гору литературы по нетрадиционной медицине. Настена поддерживала меня, как могла. И она же была главным фильтром моих поисков. Пережив на собственном опыте различные методы лечения, она заранее могла сказать, к чему это приведет. Мы с ней тоже играли в странную игру: она знала, что я не найду ничего нового, но делала вид, что шанс есть, и внимательно выслушивала мои очередные предложения о голодании по Малахову или очистительных процедурах по Шаталовой. Неизлечимая болезнь — это звучит как оскорбление самому понятию человеческого прогресса.
Илья решился поговорить со мной в понедельник.
Погода стояла чудная. Этим летом мне вообще везло на хорошие вечера. С утра было пасмурно, но ко времени нашей прогулки облака рассеялись, обнажив голубую, подсвеченную золотом пустоту.
Мы дошли пешком до нашего любимого парка «Музеон» около ЦДХ. Купили мороженое и устроились на скамейке под навесом, обвитым зеленью, рядом с сидящим на траве бронзовым Дон Кихотом. Илье было плохо: его лицо осунулось и пожелтело. За последний месяц он сильно похудел, и теперь брюки болтались на нем, и летняя льняная рубашка все время выбивалась из-за пояса.
Но он улыбался. Каждый раз, когда его взгляд обращался ко мне. Подумать только — еще несколько недель назад это меня раздражало!
— Мне нужно признаться тебе в двух вещах, — сказал Илья, когда мороженое закончилось и между нами воцарилась пауза.
— Да, — я попыталась улыбнуться, — я тебя очень внимательно слушаю.
— Первое, — Илья нежно провел пальцами по моей щеке, — я тебя люблю.
Никогда не умела реагировать на такие признания. Вздохнула, опустила глаза, как смущенная барышня. Эти слова приятны любой женщине, но сейчас мне их совсем не хотелось слышать.
— Да, я знаю, что ты меня не любишь, — голос у Ильи был мягкий и, пожалуй, даже безмятежный, — но, надеюсь, тебе было со мной неплохо и ты не жалеешь об этом.
