Разумеется, приблизиться ко мне ей не дает охрана, но сама ситуация... Кто дал ей право меня в чем-то обвинять?
- Вашей дочери не нужно было связываться с женатым мужчиной, - чеканю я жестокие слова.
Я так устала всем сострадать. И ее жалеть мне не хочется. Я не заслужила никаких обвинений и проклятий. У меня у самой горе.
Откуда-то сбоку раздается:
- Что встали столбами? Уберите эту дуру, пока все соседи здесь не собрались.
Не может быть! Медленно оборачиваюсь на голос. Он принадлежит мужчине в темной куртке, капюшон которой надвинут на голову и скрывает лицо. Но голос... Я же не могу ошибиться.
В этот момент мужчина стягивает капюшон.
А у меня перед глазами все начинает кружиться и темнеть. Я придерживаю живот рукой и хватаюсь за стоящий за мной автомобиль.
- Лер! Лер! Ты чего?
Даже ответить не могу, слышу все через вату и, проваливаясь в темноту, шепчу:
- Демид...
Демид
Нервно расхаживаю по коридору больницы. Жду, когда Леру осмотрит врач. Не так я представлял нашу встречу. Надо было хоть цветов купить. А с другой стороны, узнав о смерти ее родителей, я ни о чем уже думать не мог, как о том, чтобы с ней и детьми ничего не случилось. Когда она стала падать, ее подхватил какой-то белобрысый мужик. Я забрал у него девушку и отвез в больницу. А сейчас метался, не зная, к чему привело мое появление.
Белобрысый тоже был здесь и смотрел на меня явно не с восторгом. Мне тоже он не особо понравился, но сейчас было не до него.
- Воскрес? - раздалось за моей спиной спокойно-насмешливое.
- Твоими молитвами, - ответил я, пожимая руку Власову.
- Что-то ты долго из ада выбирался, Демид.
Я выдохнул с облегчением. Хоть "Демидушкой" звать перестал, а то это очень меня раздражало.
- Дела были. Сначала их пришлось решить.
- В курсе я, как ты их решил.
Уже донесли? Быстро. Отвечать ничего не стал. Что тут скажешь.
- А потом вот мне Степан Витальевич звонит, говорит, что мужик какой-то заявился, его подопечную до обморока довел и в больницу повез. Я так и понял, что это ты.
Я поморщился
- Откуда я знал, что она сознание потеряет?
Лицо Романа стало серьезным:
- Я что хочу тебе сказать. Не обижай ее. Не знаю, как у вас будет складываться, но если не можешь нормально относиться, лучше отпусти.
И куда все лезут со своими советами? Разве я их просил?
- Ром...
Но он перебивает:
- Она сама тебе не скажет. Но она очень переживала из-за того, что ты погиб.
Смотрю на него. Не похоже, что шутит. На сердце теплеет. Тревога отпускает. Хоть на чуточку, но до конца осознать слова Власова я не успеваю, потому что дверь палаты открывается и выходит врач.
- Кто из вас Барс?
Делаю шаг к нему.
- Я. Как она?
- Нормально. Обычный обморок. Упало давление. Девушка очнулась и хочет с Вами поговорить.
Я собираюсь уже зайти в палату, но он останавливает меня за руку.
- Но волноваться ей нельзя. Это понятно?
- Вполне.
Захожу, и вся моя смелость куда-то девается. Лера лежит на больничной койке, бледная и напряженно смотрит на меня. Рукой поглаживает большой живот. Молчит.
Я подхожу к ней, ловлю ладонь, сжимаю в своей. И тоже молчу. Просто смотрю, впитывая ее черты в себя.
Поднимаю руку, бережно провожу по щеке, и против воли вырывается правда:
- Лерка, я так соскучился.
Руки сами собой обхватывают ее, прижимают к груди, в которой грохочет сердце, угрожая вынести грудную клетку. Ответом служит всхлип, потом еще один, а потом она заходится в беззвучном плаче, лишь одежда у меня на груди намокает от ее слез.
Начинаю гладить ее по волосам, по спине, разжать сейчас руки и выпустить ее из объятий - невозможно.
- Не надо плакать. Я и выжил-то из-за тебя. И из-за них.
Моя рука дотрагивается до ее живота, слегка проводит по нему. И вдруг я чувствую, как мне в ладонь что-то толкается. Да так сильно. А потом еще раз, пытаюсь прощупать, что это. Похоже, на крохотную пятку.
- Я думала, тебя больше нет, - мне удается разобрать слова между рыданиями, - И я всегда считала, что мне будет хорошо, если ты умрешь.
Слышать такое больно. Я тоже живой человек. И мне хочется тепла. Но и судить ее мне нельзя.
А потом слышу тяжкий вздох:
- Но мне не стало, Демид.
Пусть пока хоть так.
- Не оставляй меня больше.
А от этих слов самому хочется зареветь. Но уж очень это будет странно. Ей не плевать на меня. Она останется со мной. Сама. Потому что так захотела.
- Куда же я теперь от вас денусь.
- Ты знаешь? - настороженный вопрос.
- О том, что двойня? Да.
И, может быть, об этом не стоит говорить, но не хочу, чтобы были какие-то недомолвки.
- За тобой все это время присматривали. И, - делаю глубокий вдох, - у тебя брали кровь для ДНК-теста.
Лера замирает у меня в руках, а я тороплюсь сказать все, как есть.
- Я просто хотел знать. Ты можешь мне не верить, но результат экспертизы ничего бы не изменил.
- Чьи они?
- Мои. Наши. И даже, если бы это было не так, я бы их все равно записал на себя. И растил бы, как своих.
Лера недоверчиво хмыкает:
- Правда, что ли?
- Не веришь мне?
- Ты же вообще детей не хотел? На аборт меня собирался отправить.
- Я... Ты же знаешь теперь, чем я занимаюсь. А тогда... Я просто испугался. И ты бы тоже испугалась, если б знала, что с тобой беременной могут сделать. Это неважно уже.
- Демид, а оно тебе надо вообще? Я с пузом, потом орущие младенцы. Ни тебе покоя, ни секса. Ты же за этим меня забрал.
Забрал-то я за этим, только вот оказалось, что просто секса мне мало.
- Лера... - приподнял ее лицо, вытер большими пальцами щеки, - Ты с животиком - такая аппетитная. А младенцы - они вырастут. Ты пол уже знаешь?
Тонкая женская ладонь скользнула мне по щеке.
- Знаю. Сын и дочь.
Я прижался губами к ее теплому рту, перемешивая наше дыхание. Как же я давно ее не целовал! Поцелуй из целомудренного быстро перерос в тот, к которым я привык. Но тут меня стали отпихивать.
Я отстранился.
- Если ты на что-то рассчитываешь, то мне нельзя.
Не то, чтобы я сильно рассчитывал, но секса не было давненько. Видимо, какое-то время его и не будет.
А с другой стороны, существуют варианты.
- Можно придумать что-то другое.
Голубые глаза прищурились:
- Подрочить, например?
Я немного обалдел. Что происходит с моей скромницей?
- Если ты смотреть будешь.
Меня шлепнули ладошкой по плечу.
- Фу, какой ты.
Лера
Есть ли месяц более печальный, чем ноябрь? Серое небо, голые деревья, слякоть под ногами там, где есть асфальт, либо грязь, там, где его нет. Мне в этом месяце тяжело верить, что все хорошо. Особенно сегодня. Тем более на кладбище. Демид не хотел меня пускать на похороны моих родителей. Но я чувствовала, что должна пойти.
«Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли» - я много думала над этими словами. И не поняла их. Может, это мой грех, но то, как родители отвернулись от меня - это было страшно. Узы, связывающие семью - это узы любви. И если ее нет, то все остальное приобретает ужасные, извращенные формы. Меня жизнь столкнула со многими горестями, но озлобиться так, чтобы выгрызать себе место под солнцем, я так и не смогла. И не смогу. Так вот дети для многих, в том числе и для моих родителей - как домашние любимцы. Родители либо вовсе не чувствуют к ним любви и заводят их, потому что «так положено», либо их любовь - она неправильная от начала до конца. Я сама скоро стану матерью, но я уже люблю тех, кого приведу в этот мир. Люблю безусловной любовью. И буду с ними, чтобы не случилось. Но моя любовь к ним, пусть пока нерожденным, имеет границы. Мой долг и обязанность не только любить их, но и воспитывать, установить им рамки, благодаря которым они смогут стать личностями, а не просто мамиными детьми.
