выходу.
— Постой. Что это такое?
— Где?
Он хмурится. Наклоняется ко мне. Просовывает палец под бретельку, опускает ее на плечо и проводит пальцами по коже.
— Здесь. Это синяк? Откуда? — мимолетное касание — но кажется, что в меня проникает жар его тела.
Вздрогнув, отступаю назад и тру плечо.
— Н-не знаю.
— Да что с тобой, София? Ты вся дрожишь!
— Холодно. В в-вашем доме очень холодно.
— Неужели? — издевательски переспрашивает он. — А может, просто не стоит бродить в рубашке… под которой ничего нет?
Что?
Не успев подумать, срываю с него полотенце, и, прикрывая им рубашку, несусь наверх.
Оказавшись в спальне, отбрасываю полотенце на стул и только потом осознаю — он ведь только что вытирался этим полотенцем!
Теперь влажная рубашка липнет к телу. Сбрасываю ее на пол, достаю салфетки и тру кожу до красноты.
Чёрт! Чёрт бы побрал этого Майера!
Я знаю точно: заснуть уже не получится. Надеваю джинсы и блузку. Собираю волосы в хвост. Присаживаюсь на стул. Надо подумать, как выпутаться из этой ужасной истории.
Пожалуй, самый лучший выход — вести себя так, словно ничего не произошло: я не слушала игру на рояле, не ходила раздетой по дому и не срывала с Марка полотенце.
Нужно казаться спокойной и невозмутимой.
Нет, не казаться.
Я должна быть спокойной и невозмутимой, иначе этот человек сведёт меня с ума. Надо признать, он гораздо опаснее, чем я думала. Опытнее, умнее, и — кажется, просчитывает мои шаги еще до того, как я их сделаю. Я узнала о нём много нового, но по-прежнему не приблизилась ни на шаг. И пока не придумаю действительно хороший способ что-то узнать о Богдане, лучше Майера не трогать. Не играть с ним в игры. Хоть и неприятно это признавать, но для меня он слишком сильный соперник.
Значит, план такой: стать милой, не поддаваться на провокации, все язвительные замечания выслушивать с улыбкой. Да, план совсем не новый, но теперь я точно стану его придерживаться.
И раз уж заснуть всё равно не выходит, начну прямо сейчас. Пойду и приготовлю шикарный завтрак. Просто так.
Спускаюсь на первый этаж и прохожу на кухню. Открываю холодильник: что бы придумать необычного? И вдруг в голову приходит интересная мысль…
Когда через три часа Марк появляется на кухне, встречаю его с улыбкой:
— Доброе утро! Поскольку с ужином не получилось, решила приготовить завтрак.
На Марке — джинсы и светлая майка с какими-то надписями (хотя уже рассвело, надписи разобрать не могу). Взглянув на стол, он округляет глаза.
— София! Ты меня пугаешь.
— Вкусная еда вас пугает?
— Ты почему всю ночь буянишь?
— Вы не ответили на вопрос.
— Из твоих рук — да, пугает.
— Думаете, я вам что-нибудь подсыпала? Не волнуйтесь, есть будем вместе.
Он словно колеблется.
— Открою секрет: это не простой завтрак, а кулинарный киномарафон. Я сделала семь блюд из разных немецких фильмов. Например, это, — поднимаю первую тарелку, — лосось с легким соусом из базилика, блюдо из фильма «Неотразимая Марта». Многие считают его простым, но на самом деле правильно его приготовить очень сложно. Знаете, почему? Здесь ничего не отвлекает от главного. Нет ни украшений, ни экзотических приправ. Есть только рыба. Рыба и соус. Ну, в фильме так говорится.
Марк присаживается за стол: видимо, мне удалось его убедить.
Расставляю перед ним тарелки с едой. Сажусь напротив, продолжая рассказывать о блюдах. Слушая меня, он начинает есть. Чувствую, как напряжение постепенно ослабевает.
— Спасибо, София! — закончив с лососем, Марк берет тарелку с закусками. — И правда вкусно. Знаешь… — он делает вид, что задумался, — если иллюстратором не получится, возьму тебя домработницей.
Решаю ему подыграть.
— Пожалуй, соглашусь. Но только в этом доме. Жить я тоже буду здесь.
— Здесь уже есть домработница.
— Но она ведь тут не живёт?
— Не живет. Но работает больше двадцати лет.
— Это совсем другое. Вашему дому очень одиноко. А я ему очень понравилась.
— С чего ты взяла?
— Он мне сам сказал.
— Угу. Конечно, — усмехнувшись, Марк снимает со шпажки креветку и кладёт ее в рот. Потом откидывается на спинку стула и облизывает пальцы.
Внезапно чувствую, как по коже разбегаются мурашки. Представляю, как он…
Так, стоп. Больше ни о чём таком не думать. И не вспоминать о прошлой ночи. Никогда.
— Не верите? А ведь у каждой вещи есть душа. И у домов тоже. Просто не все могут такое чувствовать, а я могу, — чтобы скрыть волнение, наклоняюсь к столу и едва не касаюсь его губами. Шепчу, словно умоляя о поддержке: — правда же?
Думаю, Марк и без того считает меня ненормальной, так что хуже не будет.
— И что ещё тебе сказал этот дом? — он и правда не выглядит удивлённым.
— Понимаете, вещи не разговаривают со мной как люди. Я просто чувствую отклик в душе. Холодный укол — если что-то плохое. Приятное тепло — если хорошее. Но чтобы всё-всё прочувствовать, нужно время, а у меня его не было. Даже комната, в которой я живу… не могу определить её прошлое. Ничего плохого, ничего хорошего. Чья это комната — вашего брата?
— Нет. В детстве он тут не жил.
— Почему?
— Потому что.
Ответ — будто тот самый холодный укол. Я снова ступила на опасную дорогу. Нужно возвращаться назад.
— Простите. Это, конечно, не моё дело. Я вообще собиралась спросить про Амстердам, а не про вашего брата. Мы поедем туда на машине?
— Я хотел на машине, но потом передумал… ради тебя, София, — в голосе сквозит ирония.
- Как это?
— Ты — художник, а художник должен видеть жизнь во всех её проявлениях. Так что в этот раз тебя ждёт поезд.
Может, он снова хочет меня задеть, но я лишь пожимаю плечами: после самолета и ярмарки поезд уж точно переживу.
— Хорошо. Когда выезжаем?
— Тогда, когда ты перестанешь зевать.
— Что? Но я…
— Возвращайся в спальню. Выспишься, а потом поедем.
Как назло, после этих слов я действительно начинаю зевать.
— Ладно. Но я лишь немного посплю. А потом всё здесь уберу.
— Я ещё не принял тебя на работу.
— Но надежда есть? Вам ведь понравилось, как я готовлю? Убираю тоже хорошо.
— Нисколько не сомневаюсь, — снова насмешка. — Проблема в другом: ты оказалась слишком болтливой. Это ужасно.
— Кто, я? Да я — самое молчаливое создание на свете!
— Иди уже спать, создание, — он кивает в сторону двери.
Театрально вздохнув, выхожу в холл и поднимаюсь на второй этаж. Провожу пальцами по перилам, прощаясь с домом. Разговор с Майером был шуткой, но теперь я чувствую,
