нам присоединились несколько выпускников прошлых лет. Среди них был и мой бывший парень, с которым я рассталась после поцелуя на горе Шаман, когда я стала девушкой моего Димки.
Он сел рядом со мной.
– Регина, – он по-хозяйски обнял меня за плечи, – Я скучал по тебе.
Я аккуратно убрала его руки, он был пьян. Его ладонь легла мне на колено. Он резко притянул меня к себе и поцеловал, грубо требовательно и противно. Я оттолкнула его и вытерла губы тыльной стороной кисти.
– Малышка, не будь такой суровой, а. Выпускной же! Надо целоваться! Ну, бросил тебя твой бандюган, не надо убиваться. Я же здесь.
– Я замуж выхожу, – я отодвинулась от него подальше.
– Чё¸залетела, да? Ну и дура. Если ещё не бросил, значит, обязательно бросит. Бабы на таких, как он, ведутся. И останешься ты одна со спиногрызом, – он рассмеялся.
Я встала и пошла вдоль берега. В моей голове не укладывалось, как я могла встречаться, целоваться и строить планы с этим придурком.
Передохнув всего две недели, я начала усиленно готовиться к поступлению в ВУЗ.
В конце июля я сдала вступительные экзамены, и меня зачислили на бюджет факультета журналистики в Дальневосточный государственный университет. Добрый ликовал в трубку, какая я молодец, как он меня любит и гордится мной. У него будет самая умная жена на свете.
Я начала собирать вещи и готовиться к скорому отъезду, пара сумок уже была закинута в квартиру на Уборевича, когда мы приезжали с папой сдавать экзамены.
Было около десяти утра, когда в дверь позвонили. Я вернулась с пробежки и не стала ложиться. На пороге стоял Злой.
– Привет, Малая, – он улыбнулся.
– Привет, – сказала я, а бровь вопросительно поползла вверх.
– Мы тут с ребятами приехали на пляж, поехали на море.
– Здорово! Давно никого не видела, сейчас, купальник только возьму,
– Я жду тебя в машине.
– Окей.
Я быстро схватила пляжную сумку, натянула шорты и помчалась к машине. Мы почти не разговаривали, Злой никогда не отличался особой разговорчивостью.
Проехав два пляжа с палаточными городками, мы свернули на пустынный закрытый пляж. Я увидела две машины, в одной из них я узнала внедорожник Шерхана. Сам Андрей стоял лицом к морю. Когда я выпрыгнула из машины и пошла к нему навстречу, он повернулся. Он был неестественно бледный. А его глаза. Я увидела в их жёлтой глубине… Это не описать словами. Вдоль позвоночника побежали мурашки. Из второй машины вылез Денис, Костя и Лёха Доктор. Никто из них не смотрел мне в глаза. Сердце билось в агонии, в предвкушении удара.
Я резко обернулась, за мной опустив голову, шёл Злой. Он больше не улыбался.
– Что случилось? – я не узнавала мой голос.
Шерхан подошёл очень близко, парни стояли рядом, он положил руку мне на плечо, и, глядя в глаза, тихо сказал:
– Рина. Доброго больше нет. Его убили.
Его слова бились о мое сознание, но никак не хотели проникать внутрь. Я не понимала, что происходит, я не поняла ни слова из того, что он сказал. Кого нет? Он сказал, что Димы больше нет? Нет, мне, наверное, послышалось. Убили? Не могло этого случиться, это же мой Добрый, он же должен вернуться через два с половиной месяца.
Я не поняла, что именно произошло. Шерхан крепко прижимает меня к себе, мы сидим на песке, и я кричу. Это был не мой голос. Это был звериный вой. Я кричала, парни держали меня, Злой гладил меня по голове, а Лёха набирал в шприц какую-то дрянь из ампулы. Я резко замолчала. Я сидела с открытыми глазами, но меня там не было. Я была рядом с моим мальчиком, в аэропорту, когда целовала его горячие губы и вдыхала его запах.
– У неё шок, – донеслось до меня как сквозь вату.
Я не почувствовала укола, но моё сознание заволокло туманом, в голове не было не единой мысли, я видела себя со стороны – я сидела на песке, Шерхан прижимал меня к груди, а потом встал, поднял меня на руки, и усадил в машину. Готова поклясться, я видела – он плакал.
– Я не могу вернуть его домой, – Злой стоял, опустив голову, и прятал от меня свой взгляд.
До меня не доходил смысл его слов, я в последние два дня жила как в тумане. Когда Шерхан занес меня домой, я была полностью под воздействием седативного. Лёха доктор остался у нас, я всё ещё нуждалась в медикаментозной поддержке. Мозг соображал очень медленно, заедая, как старая пластинка. Что он только что сказал? Что он имеет в виду? Как такое вообще возможно? А он продолжал.
– Для того чтобы устроить репатриацию, необходимо свидетельство о смерти, а его выдают только родственникам. У него нет родственников. По крайней мере, таких, родство с которыми можно было бы быстро подтвердить.
– Как нет? А я? А Доктор? Он же нам брат, да? А мой папа и тётя Женя, они же тоже родственники, – я в недоумении уставилась на него.
– Нет, подтвердить родство с вами трудно и долго, надо собрать очень много документов, быстро сделать это точно не получится. Я обратился к юристу, он делает, всё что может. Но. Будь готова, что, скорее всего, его придётся похоронить в Японии.
– ЧТООО? Что ты, твою мать, такое несёшь, а? Какая, нахрен, Япония? – мне как будто прострелили голову, боль охватила меня и заставляла орать не своим голосом, – ВЕРНИ ЕГО! Верни его домой! Верни его мне!
Саня обнял меня за плечи и сильно прижал меня к себе. Я продолжала кричать. Когда я начала слабеть, он опустился со мной на пол, и ждал, пока я успокоюсь. До меня начинало доходить, что мой мальчик никогда больше не вернется домой.
Разумеется, консульство ничем не смогло нам помочь. Единственное, что удалось организовать из России, это кремацию и погребение. Моя любовь осталась в Японии навсегда.
Рина. Моя маленькая девочка, пропахшая клубникой, с солнечным облаком на голове, сверкающая звёздами в глазах с солнечным затмением. Девочка, влюбленная в хорошие книги, красивые картинки, музыку и меня. Я видел, она была влюблена, как можно влюбиться только в детстве – абсолютной чистой любовью. Моя девочка. Мой Космос.
В детстве, когда я увидел ангела на скамейке, мне хотелось просто быть рядом. Следить, чтобы никто не обидел. Сохранять её, беречь. И посылать открытки в её день рождения,
