Накануне своей смерти Юрка все спрашивал ее, а правда ли, на ее день рождения они будут пить чай с тортом, и Даша усердно кивала, зная, что сделает все возможное для того, чтобы исполнить желание брата.
Но не успела…
Утром, пятого апреля, Юрке внезапно стало хуже. Он бился в лихорадке, метаясь по кровати, отчаянно кричал, переходя на гортанные рыдания, смешанные с грубым, пронзительным кашлем, а потом, замолкая, все шептал что-то, звал сестру, которая и так не отходила от него ни на шаг, и вновь бился в лихорадке.
Даша не знала, куда себя деть. Она держала брата за руку, крепко сжимая холодными руками его горячие ладони, целовала его воспаленные щеки и все повторяла, успокаивая, скорее себя, а не его, что все будет хорошо. Это просто приступ, все пройдет, все скоро пройдет. Брат обязательно поправится!
Лекарств у них не осталось, все, что Даша успела купить на деньги, которые ей дал дядя Олег, уже закончилось, и девочка пыталась снять жар холодными компрессами. Но ничего не помогало.
К часу дня Юрке стало еще хуже, он впал в беспамятство, уже не реагируя на голос сестры, пытавшейся до него докричаться, и метался в кровати, шепча что-то сухими горячими губами.
Алексей пару раз заходил в их комнату, глядя на то, что происходит, и Даша умоляла его дать ей денег на жаропонижающие, на что мужчина отмахнулся, заявив, что ее брату уже ничто не поможет.
— Да ты посмотри на него, — ткнул он пальцем в мальчика. — Разве ему что-то сейчас в состоянии помочь? Да даже Господь Бог не смог бы его спасти. А деньги на почти мертвого пацана я тратить не стану.
— Пожалуйста, — прошептала девочка, со слезами в глазах, глядя на сожителя матери. — Пожалуйста, ему еще можно помочь. Он крепкий… он выберется, я знаю, — молила она, дрожа всем телом.
— Да ниоткуда он не выберется! — раздраженно отрезал мужчина, бросив на мечущегося на кровати Юрку пренебрежительный взгляд. — Ты что, не видишь? Какой он крепкий, бл**? Какое там выберется? Помрет твой братец, смирись уже, а!? — и, покачав головой, стремительно вышел из комнаты.
Но Даша так и не смирилась. Проводив Алексея ненавидящим взглядом, она кинулась Юрке на грудь.
— Потерпи, моя хороший, потерпи, — шептала она, обнимая брата за плечи. — Потерпи, совсем немножко… Я найду способ, я найду!.. — заплакала она, сдерживая рвущиеся из груди рыдания. — Я к соседям пойду, они не откажут, я знаю. Я им потом все отдам… — она поцеловала брата в лоб. — Ты только держись, слышишь? Держись. Потерпи совсем чуть-чуть, немножко, хорошо?.. Потерпи, мой родной, мой хороший.
— Дашка… — сухими губами вдруг выдавил мальчик из себя, и Даша стиснула зубы, чтобы не закричать. А Юрка тихо, с усилием, вновь выдавил: — Дашка…
— Я скоро приду, мой хороший, — зашептала она, сжимая маленькую потную ладошку своей рукой. — Я только к соседям сбегаю и сразу же вернусь. Ты только потерпи, хорошо? Пожалуйста… Пожалуйста…
И стремглав кинулась с места, стирая с лица текущие из глаз слезы.
А вслед ей неслось, как заклинание, как молитва, голос брата, повторяющего одно и то же.
— Дашка… Дашка… Дашка…
Но она не успела. Опоздала. Юрка не дождался ее.
Застыв в дверном проеме с зажатыми в руках лекарствами, она смотрела на застывшее на кровати тельце брата и ощутила, как холодная липкая дрожь расползлась по телу, сковав его путами. Она кинулась к нему, упала на колени рядом с постелью, стала отчаянно трясти мальчика за плечи, вынуждая отреагировать на свои мольбы, гладить, а потом, не получив результата, трепать по щекам. Она убирала со лба прилипшие к коже волосы, насильно открывала ему глаза, а затем рот, засовывая внутрь таблетки, вновь тормошила его, вынуждая отозваться, и не хотела, не желала верить, отказывалась принимать случившееся, как факт.
А затем застыла, с громким, душераздирающим криком бросилась брату на грудь и разрыдалась.
На ее крик в комнату вбежал Алексей. Обозленный и раздосадованный, гневно зыркнул на Дашу.
— Ну, что тут еще случилось? — воскликнул он, а потом, заметив неподвижно лежащее на кровати тело мальчика, поджал губы. — Скончался, что ли? — посмотрел на застывшую на груди брата Дашу. — А я ж тебе говорил, что помрет, что ж ты мне не поверила? Крепкий, крепкий… Тьфу! — он подошел к девочке и дернул ее за плечо. — Ладно, оставь ты его, чего рыдаешь? Поможешь ты ему теперь, что ли? Помер и помер, суждено ему, значит.
Он даже не дал ей с ним попрощаться. Просто дернул за руку, когда Юрку хоронили, и не отпускал, пока могилу не засыпали землей. Она рвалась, билась, кричала и умоляла его, но Алексей был непреклонен.
Пару дней она ни с кем не разговаривала, запершись в своей комнате, и всё смотрела на старую фотографию, которую они привезли из Сосновки. Отец и она с Юркой. Два дорогих ее сердцу человека. И оба оставили ее одну в этом страшном, жестком мире!
С того дня, как умер Юрка, ей каждую ночь снились плохие сны.
И сегодня ей тоже приснился кошмар.
Она проснулась в холодном поту и села на кровати, тяжело дыша.
Схватившись за голову, девочка заплакала, не стесняясь, в голос. Упершись головой в поднятые колени, она тихо рыдала, отдаваясь целиком своему горю.
И рядом не было никого, кто мог бы успокоить ее. Никого не было рядом. Юрка, отец!.. Где же вы?!
Дядя Олег?.. Да, он, наверное, помог бы ей, он и так помогал. Разве не приходил он к ней каждую ночь, думая, что она не замечает его присутствия? Приходил. И она знала, что он приходил. И ей становилось легче, спокойнее. Она засыпала быстрее, когда, проснувшись после очередного плохого сна, его уверенный ласковый голос убаюкивал ее и уговаривал поспать. И она засыпала, и больше не просыпалась до самого утра.
Прошло чуть больше недели с тех пор, как она поселилась у дяди Олега, но каждую ночь ей снились кошмары. Как она ни старалась уверить себя, что всё хорошо, что теперь всё хорошо, все же не могла принудить свое сознание поверить в это. Она устала от кошмаров, они ее выматывали.
Чаще всего она видела во сне Юрку, а пару раз ей приснился Алексей. Он злобно смеялся, хохотал во все горло, и его рокочущий жесткий смех оседал в ее ушах. Она, сжавшись, сидела в углу и смотрела на его огромный темный силуэт, боясь пошевелиться или сделать лишнее движение. А он наступал на нее, стремительно и уверенно приближался к ней, заполняя собою все пространство вокруг нее. Лицо его было искажено гримасой злобы и бешенства, в безумных глазах горели свирепые огни. Даша силилась кричать, но из горла не вырывалось ни звука, слышались сиплые стоны и всхлипывания, единственное, на что она была способна.
