поздно. Нужно было раньше говорить. Я бы тебя отвела.
Геля стоит в гостиной и смотрит на меня волчонком. Я в первый раз вижу ее такой.
— Ты собираешься делать то, что я тебе сказала или нет?
— Нет, — заявляет она и идет в коридор. Тянется за ветровкой, обувает кроссовки.
— Куда ты собралась?
— К бабушке!
— В таком виде? Ангелина, ты в пижаме. На улице темно и холодно. Бабушка уже отдыхает. Я никуда тебя не поведу и не повезу.
— Я сама пойду!
— Геля! Да что с тобой? Почему ты себя так ведешь?
— А тебе то что? Сама пойду! Все равно я никому не нужна! Бабушка все время плачет, вообще внимания на меня почти не обращает. А у тебя с дядей Лешей скоро будет свой собственный ребенок.
— Ты тоже наш ребенок, — говорю ей. Впервые слышу от нее нечто подобное. По ее щекам бегут крупные слезы. Она смотрит на меня с такой обидой.
— Гелечка!
— Он еще не появился! А ты его все время сыночком называешь! А я есть, но ты меня ни разу доченькой не назвала!
Смотрю на нее и у самой наворачиваются слезы. Ей же только шесть. Бедная моя девочка. Сколько переживаний у нее внутри…
— Доченька, иди ко мне, — присаживаюсь перед ней и раскрываю объятия.
— Ты меня так назвала, потому что я тебе сказала! Ты не сама! Не сама захотела!
— Ангелина, ты моя доченька! Ты же называешь меня мамой, значит, ты моя дочка.
Геля начинает рыдать. Обнимаю ее. Глажу ее кудрявую головку.
— А дядя Леша? Для него то он будет папой, — Ангелина кивает на мой живот. Рома ведь будет называть его папой?
— И ты называй, если хочешь!
— А вдруг ему не понравится?
— Понравится! Милая моя, понравится. Мы тебя очень любим, не меньше, чем Рому. Он будет твоим братиком. Представляешь, как будет здорово?
Ромка как почувствовал, что речь зашла он нем. Начал пинать мой левый бок. Его толчки уже хорошо ощутимы и даже заметны для окружающих.
— Смотри! Он тоже пытается тебе сказать…
— Что сказать?
— Что любит тебя!
— А чем это он делает? Ручкой — немного успокоившись, спрашивает Геля.
— Ножками, наверное. А может, попой!
— Попой? — начинает хихикать Геля.
— Да. Представляешь? Он там что только не делает: и танцует, и потягивается, и пинается.
Ангелина робко улыбается, кладет ладошку на место, где Ромка решил побоксировать мой бок.
— Доченька, пойдем умоемся и ляжем спать?
Геля позволяет мне стянуть с нее курточку. Разувается.
— А ты со мной полежишь?
— Полежу конечно.
Поглаживаю засыпающую Ангелину по спинке. Слышу, как трезвонит мой телефон на кухне. Кому приспичило названивать мне на ночь глядя? Я начинаю всерьез беспокоится, когда звонок раздается в третий раз. Оставляю уснувшую Гелю. Иду на кухню.
Три пропущенных от мамы. От мамы! Да она вообще почти мне не звонит. Мне опять становится душно. Неужели с отцом что-то случилось? Осторожно подношу трубку к уху. Слышу рыдания мамы. Боже мой, неужели…
— Ира! Что мне делать? Ты хоть поговори с этим дурнем! Он разводиться со мной надумал! Представляешь? Разводиться! Еще такого позора мне на старости лет не хватало.
Что бы мама заговорила о старости…
— Мама. Объясни толком, что у вас произошло? С папой все в порядке?
— Не в порядке, Ира! Не в порядке! Твой отец умом тронулся! Ушел из дома четыре дня назад. Ничего не объяснил толком. Просто собрал вещи и ушел. А сегодня пришел с документами на развод.
— Мама, подожди. Ну не может он вести так себя ни с того ни с сего? Что-то должно предшествовать такому его поведению.
— Он сказал, что всю жизнь со мной промучился и решил освободиться, хоть последние дни дожить так, как ему хочется, — не прекращает рыдать мама. — Ира! Но это не самое страшное. Поговори с ним! Прошу! Он выгоняет меня из квартиры.
— Мама. Успокойся. Ночь уже. Думаю, что ты преувеличиваешь! Ложись спать. Я завтра позвоню ему, постараюсь все выяснить.
— Сейчас позвони! Сейчас! Ты даже не представляешь, что он мне предлагает. Он предлагает мне перебраться в однокомнатную квартиру на Ворошилова. Хрущевку, которую мы сдаем. Он попросил квартирантов съехать и сам там сейчас живет, — говорит, заикаясь она.
— Мама, выпей что-нибудь успокоительное!
— Я ему сказала: Хочешь развод, живи там сам! А он мне, сволочь не благодарная. Говорит, что и та, и эта квартира принадлежат ему. Приобретены до брака со мной. Так что моего здесь, кроме тряпок ничего нет! Я почти сорок лет с ним прожила! В моем доме ничего моего нет. Представляешь⁉ Он продать ее собрался и ближе к тебе и внуку переехать хочет. Ира! Да у него уже деменция. Что мне делать?
— Мама. Я завтра поговорю с отцом. Ложись спать.
— Не лезь! Пусть разбираются сами! Взрослые люди. Я твоего отца прекрасно понимаю.
— Леш. Да я же не против. Пусть разводятся. Если честно, я всю жизнь живу в ожидании. Для меня вообще удивительно, что их брак продлился столько лет. Но пусть оставит он ей эту квартиру! Ты же сам предложил ему перебраться к нам к Новому году. Зачем он ее выгоняет? Действительно, почти сорок лет прожили.
— А может ты чего-то не знаешь? Может не просто так он ее выпроваживает!
— Леша. Она же не оставит меня в покое. Поговори! Да поговори! Она мне никогда столько не звонила. Каждый день, да по два, по три раза! А он не слушает меня. Говорит, сам разберется, что ей оставлять, а что у нее забирать.
— Вот и я тебе говорю, не лезь. Зачем себе лишний раз давление поднимаешь? О ребенке подумай!
— Мамочка, я посчитала! В этом стихотворении двадцать четыре буквы «О».
— Молодец! Считай теперь какую-нибудь другую букву.
— Буква «У». Пойдет?
— Пойдет.
— Это что у вас за новомодные занятия такие?
— Геле все время нужно думать и играть. Откуда она знает столько стран? Мне, что бы с ней посоревноваться, пришлось атлас достать.
— Бабушка Наташа начала приходить в себя, — разводит руками Леша.
— Ее не переспорить. Вчера играли в города и страны. Попробуй докажи ей, что Япония пишется с буквы «Я», а страны Епония не существует!
Леша смеется. — То ли еще будет! Геля настырная. В школу пойдет, бедные мы будем.
— Хорошо, что не в этом году, — говорю я и присаживаюсь на стул. Чувствую, что на лбу проступает испарина. Живот каменеет. Даже подташнивает слегка.
— С тобой все нормально? Ира, не пугай меня!
— Все нормально. Это
