– Устала?
– Немного. Ноги гудят. Отекли даже в балетках.
Иван раздел меня до белья. Красивого. Невинно-белого. Вздувшийся живот подчеркивал кружевной пояс. У Ивана резко обозначились желваки на щеках. Он был на грани… А я такими вот шалостями его все сильнее подталкивала к черте. Но мой муж держался. Скатал с одной ноги чулок, размял стопу, пальчики, даря моим отекшим ступням блаженство. Я постанывала от удовольствия. А уж когда он стал облизывать пальцы…
– Вань… Ну ты что делаешь?
– Я? Люблю свою жену…
Он переплел наши руки. На его дубленой загорелой коже блеснул простой золотой ободок. Мои пальцы в его руках казались совсем маленькими и тонкими до прозрачности.
– Я тоже тебя очень люблю.
– Муж…
– Муж, – улыбнулась я, покивав. – Иди уже ко мне. Хочу тебя так сильно…
Моя рука скользнула к его ширинке. Он ее перехватил. И, клянусь, я своим ушам не поверила, когда он сказал:
– Забыла? У меня обет.
Вспорхнула ресницами. Открыла и закрыла рот.
– А… кхм… венчание его никак не отменяет?
– Нет. Но ты не волнуйся. – Покровский сдвинул в сторону мои трусики и облизнулся. – Тебе понравится брачная ночь.
Глава 25
Ходила я хорошо, да. Но к сорок первой неделе даже мой аккуратный животик стал казаться непомерно большим. Я вся извелась. Ложные схватки случались со мной регулярно, из-за чего мне все время приходилось быть на стреме. Но что толку, если ничего не происходило?! И главное, мой врач ничего не рекомендовал, кроме как…
– Вань, ну, может, ну его – обет, а? – заискивающе взглянула на мужа. Мы как раз возвращались с очередного приема домой.
– Маш…
– Это же не я у тебя прошу. Это врач рекомендует! – нервы сдавали. – Так и скажи, что просто меня не хочешь! Что я безобразна и отвратительна…
Наверное, я переигрывала. Но, блин… Знал бы он, как меня достало ходить огромной, как гора! Лето было, душно. По конец у меня началась изжога, отчего я могла до утра провертеться с бока на бок, да так и не уснуть. И вообще люди же не слоны. А у меня была сорок вторая неделя.
– Мария, ну что ты несешь? У меня стояк нон-стопом последние месяцев пять, – зло хмыкнул Покровский.
– Тогда трахни меня уже, наконец! – заорала я, с психом выскакивая из машины. Сидящая на яблоне галка испуганно вспорхнула с дерева. Я добежала до крыльца, делая вид, что не слышу окриков мужа. Вдохнула поглубже и… остыла так же быстро, как до этого закипела. От собственной истерики было стыдно. Потому что Иван от чистого сердца старался. Он действительно думал, что этим вносит свой вклад в общее дело. Да, кому-то это могло показаться глупым, но многие ли на месте моего мужа смогли бы вот так себя ограничить? Понятно ведь, что воздержание давалось ему нелегко. Особенно когда мне было невмоготу… Когда я приходила и свое просила, каждый раз испытывая его терпение на прочность. Да он пять кубов дров перерубил за это время. Ага, как герой Адриано Челентано. И три скирды сена перетаскал с места на место. И вообще, мы, наверное, на пару с ним будем смеяться, вспоминая этот период жизни. А пока было вот вообще не смешно.
Обернулась. Иван разговаривал с кем-то по телефону и бросал на меня хмурые взгляды из-под густых бровей. Смотрела на него и облизывалась. Покровский был просто невыносимо горяч. Я кошкой мартовской об него терлась, когда он домой с полей приезжал. Взмокший, солнцем пропитанный… Пахнущий рожью, пряностью диких трав, свежим потом… Мой! Только мой… Мр-р-рм. Я облизнулась и шагнула к нему. Иван как раз закончил свой разговор.
– Извини, вела себя как истеричка, – шепнула, обвивая мужа за пояс. Коснулась губами его плеча, не доставая выше, но так нуждаясь в этих ласках, прикосновениях, поцелуях… – Прости. Я на самом деле очень горжусь твоей силой воли. И могу понять, для чего это все. Правда, могу, Вань.
Покровский наклонился, провел носом по моему виску, приглаживая влажные от испарины прядки. Август был в разгаре. Пряно пахло пыльцой, деревенской густой землей и домом… А еще моим мужем. Любка говорила, что у меня нет любимого типажа мужчины – так вот, черта с два его нет. Вот же он – цыганские глаза, черные как крыло ворона волосы, по-крестьянски крепко сбитая фигура. И руки – что те лопаты. В них ничего не страшно.
Он поцеловал меня, осторожно взгромоздил на деревяный стол, за которым мы обедали, а по вечерам пили чай из настоящего самовара.
– Вань, – прошептала я, нащупывая за спиной опору. – Вань, ну ты что? А если Сергеевна…
– Она сегодня отпросилась с обеда.
Темная голова мужа опустилась к моей груди. Уже ставшей размера третьего, не меньше. Тонкий батист платья сполз под грудь, как и простой бесшовный лифчик. На вершинке сомкнулись Ивановы губы. Меня прошило судорогой. От соска до сладкой точки между ног. Я дернулась, замычала, не в силах поверить, что он решился…
– Вань, Ванечка…
Губами к нему потянулась. Я обожала с ним целоваться. Жарко, влажно, с языками. Его толкну, он поймает и примется легонько посасывать… А потом зубами мои губы прикусывать. Или, если задом к нему – холку. Точно конь на случке.
– Погоди. Может, не надо… нарушать?
– Сама сказала. У нас врачебное предписание.
Не знаю, зачем с ним спорила! Руки ведь уже дотянулись до его ширинки, освободили из-под одежды… А ведь я и забыла, как он в руке ощущается. Какой он большой. Нежный… С вот этими всеми змейками вен под кожей.
– А если что-то не так пойдет, Вань? Потом себя винить будешь?
– Не буду. И вообще, что ты заладила? Все будет хорошо. – Иван потер большими пальцами ягоды сосков. – К тому же мне разрешили…
– Разрешили? – пролепетала я, захлебываясь влажными стонами – так это хорошо было, так хорошо… Что он делал, что я сама. Рукой его охаживая с силой.
– Угу, – оскалился Покровский, запрокинув голову. – Я с отцом Алексеем имел разговор.
– Вот… только что? – хлопнула я глазами. – Ты звонил батюшке?
– Ну, надо же было как-то это решить.
– То есть ты меня сейчас… хм… будешь трахать, так сказать, с разрешения? – я с намеком повела к небу подбородком. Плечи слегка подрагивали. Покровской помедлил, хмыкнул, откинул упавшие на лоб смоляные волосы, и хотел было продолжить, но тут меня прорвало.
Господи, я никогда в жизни, наверное, так не смеялась. Никогда. Мне было безумно весело. Нет, не так. Я в первый раз в жизни ощущала такое безграничное, ненормальное счастье. Это же надо. Он и тут попытался все сделать настолько правильно, насколько это было возможно. Однажды поступив со мной не лучшим образом, Иван теперь всеми силами пытался все сделать как полагается. И если это не доказательство его любви, то что же?
И я хохотала, перевернувшись на том самом столе на бок. Потом сползла с него и тоже хохотала, на этот раз упав лбом на сложенные крест на крест руки. Замолкала. Оглядывалась на мужа и начинала смеяться по новой. Слезы счастья текли по щекам. Приходилось вытирать их снова и снова. Благо на столе стояла коробка салфеток.
Говорят, кто посмеется, тот поплачет. В последнее время я много думала о том, почему в нашей культуре такое табу на счастье. Как будто в этом есть что-то зазорное. Почему нам навязывают эти все «потерпи» или «счастье любит тишину»? Чтобы несчастные люди никогда не узнали, что может быть по-другому? Что мы рождены не терпеть? А жить по-человечески? Откуда этот извечный страх, что за счастье рано или поздно придется расплачиваться? Почему даже мысли нет, что мы рождены как раз таки для того, чтобы быть счастливыми? Что именно это норма.
Наконец, мне кое-как удалось взять себя в руки. Я закусила губу, обернулась. Иван стоял, сложив на широкой груди руки, и смотрел на меня из-под тяжело опущенных век. Все во мне к нему в тот момент рвануло. Так хотелось его обнять. Так хотелось… Каждой клеточкой слиться…
Почему-то вспомнилось, как однажды в одном из столичных ресторанов, куда мы заехали посидеть после очередного визита к врачу, мы встретились с Эммочкой. Она сначала ничего не поняла, потом увидела наши переплетенные руки, мой живот и брезгливо скривилась. Было очень неприятно. Но я бы пережила это еще раз. Только чтобы ощутить его поддержку. Как он бережно прикрыл мой живот ладонью. И чуть вперед вышел, готовый взять огонь на себя, если эта… решит как-то нашу ситуацию прокомментировать. К пересудам за спиной я привыкла. Они даже не кусали… А в глаза никто не смел мне сказать плохого. А может, кроме Эммочки, и не хотелось никому. Тут же… Я ведь не знала, как они с Иваном расстались. Что он ей сказал напоследок, как объяснил? Да и плевать мне было на это. Главное – результат. Он мой. Я тогда вскинула подбородок. Стыдиться мне было нечего. Да, я вот такая. Может, менее яркая и красивая. Может, не такая стильная и холеная. Но именно я с ним. Не так ли?
