– Колька, ты что, с ума сошёл? Правду говорят, что ты ушёл от жены? – спросила я его при встрече.
– Правда! – ответил он. Влюбился я, Любка, ДО СМЕРТИ!
Молодуха скоро родила. А потом я потеряла Колю из вида, и много лет ничего о нём не знала. Не встречала и его сестру- двойняшку Веру, у которой могла бы узнать о нём. Прошлой весной в родительский день стою у входа на кладбище, жду знакомую. Людей мимо идёт много, а её нет. Вдруг вижу, вроде, знакомое лицо – какая-то бородатая старуха со стариком.
– Вера, это ты?.. – узнаю и не узнаю бывшую одноклассницу. Боже, до чего мы уже старые! Нет, не может быть, это не она!
– Ты, Люба? – всматривается и не узнаёт меня Вера.
– Да! Я! Как поживаешь? Это – муж или любовник? – киваю на её спутника. Тот стоит с палочкой, трясёт головой и ничего не слышит.
– Муж, какой уже любовник?..
Поговорили о том, о сём, школу вспомнили, учителей – всё как будто вчера было!
– А как Николай поживает? – спрашиваю.
– Какой – поживает! Вот к Николаю и идём! – отвечает Вера. – Здесь теперь он, недалеко…
Пошли вместе. Правда – Колька! Его фотография на памятнике! Эх, друг мой, Колька! Грустно. Много наших уже в земле… Вера устраивает в банке с водой живые цветы, а по всей могиле – проросшие луковые головки рассыпаны.
– А что это за лук тут навален? – спрашиваю.
– Да это вторая жена всё колдует! До смерти-то она его довела! Всё судилась с ним – за два года двадцать четыре судебных процесса! Вот сердце и не выдержало, умер. Так ей мало этого – ещё и после смерти не оставляет в покое! Это она уже в третий раз навалила лука. Мы боимся трогать, не знаем, как надо поступить. На тебе конфетку, помяни Колю! А мы пошли на материну могилку. И Вера с мужем ушли. Я положила конфету в рот и ещё постояла у могилы одноклассника, которого помнила ребёнком.
«Сладкой жизни, Коля, захотел? Сладкой жизни, принесшей горькие плоды?» – думала я. Горькие – в буквальном смысле слова, думала я, глядя на луковицы.
Казанова
«Муж объелся груш…»
(русск. пог.)
От Татьяны ушёл муж Евгений. «Жизнь одна, надо брать от неё всё», рассуждал он. Другая женщина была моложе, жизнь вела разгульную, с обильными выпивками и многочисленными друзьями. Шесть лет прожил он с ней, чуть совсем не спился, здоровье подорвал, постарел, и она его выгнала. Попробовал вернуться к жене – та не приняла. Для неё к тому времени самое трудное было позади – боль от предательства мужа ослабела, дочь вышла замуж, а сын уже учился в университете. Зачем?
Потом у Евгения были другие женщины – Нина, Соня и Лариса. Но эти варианты также оказались неподходящими. Какой по счёту была Вера, уже трудно сказать. Той надо было поднимать троих детей! Это Евгению показалось тяжело, и он со временем нашёл более подходящий вариант – Зина жила в своём доме, растила сына и содержала «хозяйство». Мужские руки здесь тоже были необходимы… Там и прижился окончательно.
– Живём неплохо! – хвастал он, когда встречался с первой женой.
– Вот недавно корову продали, купили сыну дорогой компьютер!
– Чужому сыну купил, а твоему кто купит? В институте парень учится! – упрекнула его Татьяна.
Евгений дипломатично промолчал. На родительский день первая жена с дочерью и сыном пошли навестить могилы родных, близких…
– Мама, мне кажется, я сейчас на одном памятнике фотографию папки заметила! – вдруг сказала дочь.
– Не может быть, я же его недавно видела! Хвалился, что пасынку компьютер купил… Но кто его знает? Всё может быть. Назад пойдём – посмотрим!
На обратном пути подошли – в самом деле, фотография отца на чужой памятник скотчем примотана. Зачем? Повернулись – и ахнули! И на другом памятнике тоже, и на третьем… Всего нашли пять снимков. Достали нож, отрезали их, и пошли на автобус. Дочь вынула сотовый телефон, набрала номер:
– Папка! Ты живой?
– Как – не живой? Что ты такие вопросы задаёшь? – возмутился папаша.
– Приходи на остановку, встречай нас. У нас для тебя сюрприз!
Кто не любит сюрпризов? Евгений поспешил на остановку, где и встретился с бывшей семьёй.
– Получи! – вручила ему размноженные фотографии дочь. И Татьяна не преминула вставить:
– Пашешь на чужих детей, а их матери вот как тебя отблагодарили!
Подожди – это цветочки! Отольются тебе наши слёзы!
– Это, наверно, Верка, – расстроился бывший глава нескольких семей.
– Она обещала мне «сделать». А, может, Нинка? Или Лариска? Ты не знаешь какую-нибудь бабку, чтобы порчу снять?
– Всю жизнь молодух ищешь, а теперь – бабку? Лучше новую жену себе поищи, казанова!.. – ответила бывшая жена.
Сводня
«Женаты – богаты, холосты – бедны»
(русск. пог.)
Я дружила на заводе с одной женщиной – Зоей Николаевной, она работала технологом в цехе пластмасс. Как-то сходили с ней в драмтеатр, в другой раз случайно встретились на выставке в музее искусств. Однажды она откровенно пожаловалась на одиночество, которое приводило её в отчаяние:
– Прихожу вчера домой. В квартире тихо-тихо, пусто-пусто, хоть на стены лезь! Хотела даже снова на улицу вернуться, во дворе посидеть – среди людей. Вдруг слышу: муха жужжит, в стекло бьётся! Так обрадовалась: не одна я! Поставила ей на окно блюдце со сладкой водичкой, посмотрела телевизор, и спокойно спать легла.
А утром просыпаюсь – тихо. Муха в блюдце утонула! Я так плакала, плакала!..
Выслушала я свою знакомую, и подивилась: до чего одиночество доводит: над мухой плакать! Надо же! И решила помочь человеку. Столько одиноких сердец в мире… Пусть меня кто-то сводней назовёт, мне всё равно! Хотя всё-таки лучше бы – свахой… Поразмышляла я так и сяк, вспомнила одного знакомого художника – Бориса Ивановича Мерзлякова. Когда-то сама училась у него рисованию. Он меня способной находил!
Борис Иванович хоть и состоял в Союзе Художников Казахстана, предпочитал зарабатывать «халтурой» – оформлял деревенские клубы, цеха заводов, готовил плакаты и лозунги к демонстрациям, занимался прочей хорошо оплачиваемой дребеденью. И получал приличные деньги! Он был недолго женат, где-то у нас в городе подрастал сынишка, но выплачивал «папа» ему что-то совсем мизерное, какие-то горькие копейки, ведь официально учесть его доходы было невозможно. А жизнь Борис Иванович вёл вольную, заманивал молодых девчонок позировать, поил шампанским, которое у него в мастерской не переводилось, и вёл себя бонвиваном.
– Я ещё не готов встать «на прикол»! – говорил он и в тридцать, и в сорок лет, и в пятьдесят лет… Но теперь-то ему, слава богу, шестой десяток. Пора о старости подумать. Живёт, как студент, до сих пор на съёмных квартирах. Должен же у него проснуться голос разума! Старость не за горами. А Зоя Николаевна ему очень подходила во всех отношениях – по возрасту она была лет на десять или пятнадцать его моложе, имела квартиру, хорошее образование, интересовалась искусством, выглядела отлично. Чего ещё?
Я купила три билета в кинотеатр «Ударник», и пригласила обоих, не скрыв своих намерений. Встретились. Зоя Николаевна принарядилась, в парикмахерской побывала, глазки подкрасила, в капрончике, на каблучках – тогда ещё не все женщины поголовно брюки носили. Длинный сухощавый Борис Иванович был одет как джентльмен – галстук бабочкой и пахнул чем-то особенным – тогда только-только начали появляться завлекательные мужские дезодоранты.
Познакомила я их. Вижу – никакого интереса друг к другу они не проявляют. Уж на что Борис Иванович всегда вёл себя, как дамский угодник, а тут – ни-ни! Даже в буфет кинотеатра по стакану лимонада выпить не пригласил. Молчат оба моих протеже, общих тем для разговора даже не пытаются найти. В кинозале я хотела сесть с краю, но Зоя Николаевна посадила меня посередине между ними, и шепчет в ухо:
