Ознакомительная версия.
– Что ты плетешься?
– Сейчас. Я немного волнуюсь.
– А это ты зря.
– Как ее хоть зовут?
– Ванесса Илларионовна.
– Как? – чуть не упала я. Это ж мне никогда не выговорить.
– Ванесса Илларионовна.
– Чудесно. И я должна с ней жить.
Мы позвонили в дверь. Ключей у Лекса не было, так как последний раз он навещал свою сложно именуемую мать год назад. Тогда они немного пожили вместе, потом душевно поругались, и на прощание любящая мать попыталась уничтожить сыночкин паспорт, но смогла лишь порвать лист с пропиской. Не до конца, надорвала только. И стибрила ключи.
– Чтоб ноги твоей не было в моем доме, сволочь! – кричала при этом она.
– Это я тебе сейчас ноги выверну! – не оставался в долгу Лекс, но до членовредительства дело не дошло, он только немного помахал перед ее лицом раскаленными щипцами для завивки волос, и все. Засим они мирно расстались на год. Лекс поведал мне об этой бытовой драме, пока мы стояли у закрытой двери. Время было позднее, практически ночь, и ждать пришлось прилично. Наконец недовольный женский голос идентифицировал нас, и сим-сим открылся.
– И что вам тут надо? – недовольно, с гордым видом вопрошала высокая и еще довольно красивая женщина. Надо же, какая конфета родила Лекса. Даже седина ее не портит. Понравиться такой даме захотелось со страшной силой.
– Мы приехали тут переночевать. Позволь тебе представить, это Алиса. Моя жена.
– Кто? – задохнулась и закашлялась мадам.
– Жена. Показать паспорт? Хотя ты ведь паспорта не переносишь.
– Хамишь?
– Ни в коем разе, – ерничал Лекс.
– Ну проходите, – решила вдруг проявить чудеса гостеприимства Ванесса Илларионовна.
– Элис, сваргань чайку, – бросил Лекс и быстренько юркнул в ванную, оставив нас с акулой наедине.
– Кухня там, – махнула в сторону двери с матовым стеклом она.
Я прошла на малюсенькую кухню, в которой идеальная чистота перемежалась явными признаками нищеты. Дешевая тюлька на окне желтела явно не первый десяток лет. Газовая плита была ее ровесницей. На подоконнике теснились пустые банки и луковицы, растущие из обрезанных пакетов молока. На маленьком столе лежала симпатичная, хоть и копеечная, скатерть. Я водрузила на газ громоздкий желтый чайник, перепачкавшись копотью.
– Вы не будете так добры одолжить нам немного чая? – нежно мурлыкнула я, и Ванесса с большим интересом посмотрела на меня.
– Вот, пожалуйста
– Спасибо, – потупила я глазки. Интересно, надолго ли меня хватит?
– Ну как вы тут, женщины? – высунул нос чистенький и какой-то обыденно-домашний Лекс. Прямо не Лекс, а Сашенька Бобков.
– Прекрасно, – ответила я.
Мы выпили чаю и завалились отсыпаться. Мы отсыпались и третьего, и четвертого, и пятого января, попеременно занимая ванну и таская из холодильника продукты. Продуктов было немного, и мы быстро перетаскали все. Ванесса сходила в магазин и обеспечила нас картошкой и макаронами. Но принеся стратегический запас, она все же разочаровалась во мне, и моя отточенная вежливость перестала ее запутывать.
– Вы что, собираетесь тут валяться и жрать мои продукты? У меня нет средств кормить двоих взрослых людей.
– Тебе жаль картошки? – с полпинка завелся Лекс, и я заимела возможность поприсутствовать на семейном скандале номер один. Я была зрителем, но, уже начиная со скандала номер два, меня приняли в основной состав труппы.
– А ты что, лярва, думаешь, я чем-то тебе обязана? Поставила штампик и сидит тут, как королева «Шантеклера».
– Заткнись. Что ты за мать?
– Это ты про меня? Ах ты, скотина неблагодарная. Притащил шалаву!
– Она моя жена.
– Она твоя подстилка, кобель паршивый! Чтоб я вас не видела и близко около холодильника!
– Да мы больше и куска не возьмем! – это уже я подавала реплики. В конце концов, попреки относительно еды я предупредила еще в девятом классе весьма средней школы. Нет, я не готова получить dabble-ring. Второй круг.
– Убирайтесь! – неслось с поразительной регулярностью в нашу сторону. Таким образом, к шестому января мы были готовы отбыть в любом направлении, только бы не слышать больше этого визга.
– Хочешь, я покажу тебе город? – спросил Лекс.
– Очень, – ответила я. И действительно, я же совершенно ничего не видела, кроме куска Невского проспекта и этого Перекупного переулка с обшарпанным Лексовым домом.
– Ты раньше в Питере была?
– Никогда. Я очень хочу посмотреть на Неву. Она широкая?
– Почти бескрайняя. Я написал кучу песен после того, как прогуливался по ее берегу. – Его лицо приобрело оттенок мечтательности. Когда он становился таким, мне было почти хорошо. И мы вышли из дома. У нас имелось немного денег и травы. Делать было особенно нечего, и мы прошли весь Невский до самого Казанского собора. И там... Там на парапете сидел Эдисон, старый приятель Лекса из Волгограда. Было шестое января.
– Как ты, приятель? – спросил у него Лекс.
– Ништяк, – ответил он.
Мы пошли гулять. Тот день был настолько страшным, что потом я не выдержала и записала все на листках мятой дешевой тетради. Эдисон, раскинувший руки, улетающий в вечность, мой первый укол. Первая пощечина мужа. Первый день на моем «настоящем дне», ибо все, что было раньше, вся моя жизнь у Дани Тестовского оказалась курортом по сравнению с этим Питером. Безвоздушное пространство, порождающее нелепую смерть. Маленькие островки гниющей земли, изрытой отвратительно плещущими злую воду каналами. Мосты, по которым каждый день я переходила над плещущейся бездной. Аквариум, похожий на газовую камеру, – таким я видела этот город. Говорят, он очень красив, похож на Амстердам. Величественные дворцы. Гармоничные ансамбли, парки и сады, героическая история. Я ничего не заметила. Может, проходя по этим улицам в другое время, в другой жизни, я тоже ахнула бы от восторга. Может, дело вовсе не в городе?
– Элис, куда нам поехать?
– Домой? – жалобно тряслась я около костра на Марсовом поле.
– Нет. Домой нельзя. Сначала надо разобраться, будет ли кто-то искать Эдисона.
– Ты же сказал...
– Что я сказал? Что нас никто не видел?
– Да, – из глаз текли слезы.
– Но на всякий пожарный надо заныкаться. Так, ради безопасности.
– А куда же нам деваться?
– Есть тут одно место. Гангутская улица.
– Где это? – спросила я. Мне было совершенно все равно, где эта дурацкая улица. Больше всего я бы хотела исчезнуть из этого ужасного города и никогда не видеть больше ни Лекса, ни этой страшной темной реки, ни каналов с этими выпендрежно-историческими мостами. Но мысль о том, что я останусь одна, меня парализовывала.
– Это совсем рядом. Около Михайловского замка. Там поселок художников, наверняка можно вписаться надолго.
Ознакомительная версия.
