– Простите, что вы сказали? Я немножко отвлеклась и не поняла… Повторите, если не трудно.
– Я не знаю, кто у вас начальник, – повторил Гонсалес с непонятным выражением. – Я же не местный. Я только его заместителя знаю. Дядю Сережу… э-э… Сергея Матвеевича Панеева. Вы его знаете?
– Он у нас лечился? Нет, что не оперировали – это точно. Я бы помнила…
– Не было у нас такого, – подала голос баба Женя. – Я бы тоже помнила.
Гонсалес оглянулся на нее, заметно помрачнел и безо всякой связи с темой разговора с досадой сказал:
– И отец что-то долго не идет… Скорее всего – завернул к каким-нибудь друзьям. Вот бы совсем некстати…
– Идет отец, идет, – успокоил его Тугарин. – Никуда он не заворачивал, не беспокойся. Его наши встретили, уже сюда везут. Минут через десять будут. Только ты имей в виду: я при вашей встрече присутствовать должен… Ася Пална, я у вас спросить хотел… То есть сказать кое-что. То есть попросить глаза у меня посмотреть. Что-то они красные какие-то. И режет, как песок насыпан.
– А Ларисе Ивановне что ж не сказал? – заволновалась баба Женя. – Что ж ты время тянул? Разве ж можно с глазами так легкомысленно! А если бы Ася Пална сейчас не приехала – дальше бы терпел?
– Да ничего он не терпел, – совсем уже мрачным голосом заявил Гонсалес. – Подумаешь, глаза у него красные… По ночам спать надо, а не шастать где попало… майор, чего тебя подменить-то не догадаются? Хотя бы на сутки. Совсем кадры не берегут.
Тугарин неопределенно хмыкнул, шагнул к двери, открыл ее перед Асей, выходя вслед за ней, оглянулся на пороге и сказал бабе Жене:
– Евгения Михайловна, пока меня не будет, расскажите больному еще раз о пагубных последствиях нарушения режима в первые недели после операции.
– Ладно, – с удовольствием согласилась баба Женя, опять устраиваясь в кресле и разворачивая свое вязание. – Уж я расскажу, можешь не сомневаться. У меня еще много ужасных и поучительных примеров.
Гонсалес засмеялся. Просто-таки захохотал. Тугарин закрыл дверь, а потом тоже засмеялся, но потихоньку. Даже автоматчик у двери коротко усмехнулся, но потом, правда, опять стал очень серьезным. Похоже, только этот автоматчик и понимает всю опасность ситуации. А эти веселятся, как… как глупые. На взгляд Аси, никаких причин для веселья не было. И ей это очень не нравилось.
– А мы куда идем? – спросил за спиной Тугарин.
– В перевязочную, – не оглядываясь, ответила она. – Надо же вам глаза посмотреть.
– Ой, нет, не надо! – Тугарин, похоже, испугался. – Я про глаза просто так сказал. Вроде предлог… с глазами у меня все в порядке. Просто поговорить хотел. Есть новая информация.
– У меня тоже новая информация есть. Заодно и поговорим… Да не бойтесь вы, посмотреть глаза – это не больно.
Тугарин, кажется, обиделся, сердито засопел, молча вошел за ней в перевязочную, молча устроился в кресле, предварительно с опаской потрогав сиденье, покачав подголовник и подергав подлокотники, молча уставился на Асю несколько настороженным взглядом. Глаза у него были действительно красные, усталые, в припухших темных веках. Но ничего особенного там не было, наверное, действительно просто не высыпается. Почему его правда не подменяют? Какой из него караульщик при таком диком режиме? Он даже от ее прикосновений ежится и каменеет. Еще через пару суток бессонницы начнет вздрагивать от кашля лежачей больной во второй палате и стрелять на поражение по голубям, которые то и дело гуляют по подоконнику за окном.
– Вам бы выспаться надо как следует, – сказала Ася, выбирая пузырек с каплями. – В таком состоянии вы не можете считаться полноценным работником.
– Может быть, не могу считаться, – покладисто согласился Тугарин. – Но считаюсь… Потом высплюсь. Такая работа часто бывает, мне не привыкать… А что это вы делать собираетесь? Не надо! Я не хочу!
– А кто вас спрашивает, господин майор? – Ася сделала выражение лица типа «детский сад, средняя группа». – Я собираюсь закапать вам в глаза лекарство.
– Так у меня же глаза здоровые, – не очень уверенно возразил Тугарин и собрался вылезать из кресла.
– Сегодня я опять видела бывшего мужа, – как бы между прочим сообщила Ася. – Когда подъехала к воротам. Он как раз вышел из ворот. Сел в серую «ауди», громко сказал водителю: «Никого не пускают. Карантин». Захлопнул дверцу. Все, больше я ничего не слышала.
Тугарин замер, задумался, глядя на нее с сомнением. Ася воспользовалась моментом, подошла сбоку, запрокинула ему голову – он опять сжался и окаменел от ее прикосновения – и быстро закапала лекарство ему в глаза. Кажется, он этого даже не заметил. Сидел все так же неподвижно, задрав голову и вцепившись в подлокотники кресла.
– Все, – насмешливо сказала Ася. – Можете быть свободны, господин майор.
– Вы уверены? – Тугарин зашевелился, выпрямился, провел пальцами под глазами и опять уставился на нее с сомнением. – То есть спасибо… Я имею в виду: вы уверены, что это был ваш бывший муж и что он сказал именно это?
– Уверена.
– Наши его здесь не видели, – после довольно долгого молчания объяснил Тугарин свои сомнения. – Он не пытался пройти в отделение. И в очереди к Плотникову не стоял. И вообще в здание не заходил. И рядом с отделением его не видели.
– А кого видели? – насмешливо спросила Ася.
– А-а… ну да, – вроде бы согласился Тугарин. – Конечно, не обязательно самому заходить… Может быть, он о другом отделении говорил? Где еще карантин может быть?
– Нигде.
– Вот как…
Тугарин смотрел на нее с выражением лица типа «при разводе вы с мужем не поделили имущество». Ася вздохнула, сделала выражение лица типа «а я ведь помочь хотела» и суховато напомнила:
– Господин майор, вы собирались довести до моего сведения какую-то информацию.
– Да, конечно, довести, а как же, – спохватился Тугарин. – Спортивная машина, раскрашенная как божья коровка, во всем городе действительно одна. Принадлежит Константину Сергеевичу Панееву, сыну полковника Панеева, Сергея Матвеевича.
– Это который заместитель начальника всей местной ментуры? – вспомнила Ася. – Дядя Сережа… Ай-я-яй… Он что, Гонсалесу действительно дядя?
– Близкий друг отца. Со школы дружат. Учились вместе, служили вместе, даже воевали вместе. В Афганистане. Потом жизнь развела. Но все время встречались. Иногда в отпуск вместе ездили, со всеми домочадцами. Каждый старшего сына в честь друга назвал. Сыновья уже не так дружат, у каждого свои интересы… Но всегда хорошие отношения поддерживали.
– До тех пор, пока один не удрал с места преступления, стреляя на бегу в другого?
